Прощание с плейбоем - [45]

– Забивали козла, – вырвалось у Игоря.

– Да хоть бы и козла! – встала на защиту дворовых доминошников Мирослава. – Козел же был не настоящий!

Все невольно рассмеялись. А потом возникла короткая пауза.

И Виктория попросила:

– Можно я прочитаю вам стихотворение в память… – Она запнулась.

Но все и без того поняли, в чью память написано стихотворение, и одновременно закивали.

– Стихотворение написано от его лица, – предупредила Виктория и стала читать:

Я был твоим утешением,

И сердце лечил от тоски

И с ласковым прикосновением

У твоей замирал руки.

Ты солнышком называла

И гладила нежно меня,

Но было отпущено мало

Нам времени. И уходя,

Я оставляю прощальный,

Тебе предназначенный взгляд.

Ты долго не будь печальной,

Я с неба тебя видеть рад.

Я буду звездочкой ночью

Светить у окна твоего.

А годы пройдут, и воочию

Мы встретимся, верь, все равно.

У всех слушавших вырвался невольный вздох печали и одобрения.

– Я обещаю, что не буду часто тревожить его своей грустью, – проговорила Виктория через некоторое время и посмотрела на окружающих, – вы мне верите?

– Верим! Верим! Верим! – хором ответили они.

Потом еще некоторое время посидели молча. Спустились в сад и, сидя в тени отцветших лип, послушали трели готовящихся умолкнуть птиц. В это время года на песни у них оставалось мало времени, лето стремительно неслось вперед, и нужно было успеть выкормить и поставить на крыло птенцов.

– Тетя Вика, – шепотом сказала Мирослава, – а помнишь, как у нас на даче жили малиновки?

– Конечно, помню, – отозвалась Виктория, – мама пошла утром собирать малину и нашла на земле маленькую плетеную корзиночку, а в ней несколько пестрых яичек.

– Ага, – подтвердила Мирослава, – и уже днем дедушка обнес этот кусочек малинника своеобразным плетнем, и нам было запрещено туда заглядывать, чтобы не спугнуть птичек.

– А потом они выросли и улетели.

– Но зато как пели до этого! И потом прилетали каждый год!

– Но гнездышко располагали где-то в другом месте.

– Может, бабушка и знала где, но нам не говорила, – предположила Мирослава.

– Может быть, – улыбнулась Виктория.

Вскоре детективы засобирались домой, и муж с женой проводили их вдвоем.

Когда Игорь уже закрывал ворота, Виктория тихо спросила мужа:

– Тебе нравится Морис?

– Да, – ответил он, – а что?

– Так, ничего…

– Что-то ты от меня скрываешь, солнышко. – Он шутливо приобнял жену.

– Просто я хочу, чтобы они поженились! – выпалила Виктория.

– Я тоже ничего против этого не имею, – отозвался муж, – но решить это они должны сами.

– Мирослава!

– Что Мирослава? – не понял Игорь.

– От нее все зависит!

– А от Мориса ничего?

Виктория отмахнулась от мужа.

– Вечно вы, мужчины, ничего не замечаете!

– И чего я такого не заметил на этот раз?

– Не на этот! А вообще! – Виктория жестом руки изобразила замкнутый круг.

– Не понял…

– Чего тут непонятного? Морис давно любит Мирославу! Это и слепому видно!

– Ах я старый крот, – сокрушенно воскликнул Коломейцев, – главного и не разглядел.

– Да ладно тебе, – снисходительно улыбнулась Виктория, – все ты разглядел, только притворяешься несведущим, потому что тебе так удобнее.

– Моя прозорливая женушка не оставила от меня камня на камне, – засмеялся Игорь, подхватил жену на руки и понес в дом.

Уже подъезжая к коттеджу, Морис тихо проговорил:

– Вы так и не сказали мне, как продвигается расследование.

– Ни шатко ни валко, – призналась она. – Но я выяснила одну вещь.

Он не спросил, какую именно, и она сказала сама:

– Оказывается, у Артема Солодовникова была сестра.

– Родная?

– Нет, двоюродная, но они не просто росли рядом, а мать Артема после гибели родителей девочки взяла над ней опекунство.

– Куда же она подевалась потом?

– Уехала.

– Уехала?

– Да, вроде бы поступила в институт в другом городе, закончила его и там осталась, а возможно, и переехала в другой город.

– Никто не знает об этом?

– Из тех, кого я опросила, никто. Самое интересное, что и полиции ничего не известно о ней.

– С чего вы взяли?

– Шура бы сказал мне об этом.

– Ну… – протянул Морис.

Но Мирослава настойчиво повторила:

– Сказал бы.

– Значит, она не была ни на похоронах брата, ни на похоронах тетки.

Выходит, что не была. Да и свидетели это подтверждают.

– А почему она порвала с родными?

– Неизвестно, хотя у меня есть кое-какие подозрения.

Он не стал спрашивать какие, догадываясь, что на данный момент она не готова ими с ним поделиться. Вместо этого он спросил:

– Как хоть ее звали?

– Александра Калитина.

– Значит, фамилии с братом у них разные.

– Они же двоюродные.

– Но если бы по отцу.

– Они двоюродные по материнской линии, – и, помолчав, вздохнула тихо, – как мы с Витькой.

Морис промолчал. А Мирослава добавила:

– Самое интересное, что не только родные, но и близкий друг Артема Солодовникова, как мне удалось выяснить, безответно влюбленный в Александру, пытались скрыть сам факт существования Калитиной.

– Может, они сами не знали о ней? – предположил Морис.

– Ты имеешь в виду родственников жены Солодовникова?

Морис кивнул.

– Может, и не знали. Хотя это сомнительно. Но уж Томилин-то точно знал.

– Ему могло быть больно вспоминать о ней.

– Ах, какие мы нежные, – фыркнула Мирослава и добавила: – Уже прошло несколько лет.