Прощание с плейбоем - [43]

– Только не говори, что у нас нечего есть, – улыбнулась вернувшаяся из душа Мирослава.

– Вы совсем как Шура, – улыбнулся он ей в ответ.

– Так с кем поведешься, от того и наберешься, – отшутилась она.

– Речная форель на гриле вас устроит?

– Морис! Дорогой! Меня сейчас даже картошка в мундире устроит! Стрескаю за милую душу с ржаным хлебом и зеленым луком.

– Не знал, что у вас такие сельские запросы.

Но она уже кинулась к чайнику и налила себе в чашку зеленого чая с жасмином, достала из холодильника лед и добавила сразу несколько кусочков.

Пока она пила чай, смакуя по глоточку, он расставил на столе тарелки с рыбой, хлебом и зеленью.

– К чаю я испек пирог с клубникой. Половину съедим сами, а половину оставим Шуре. До вечера он заветриться не должен.

– А что, Шура обещал приехать?

– Пока не звонил.

– Я вообще-то хотела попросить тебя сегодня вечером съездить со мной к тете Виктории, – тихо проговорила Мирослава.

– Так в чем проблема? Съездим.

Она молча смотрела на него.

– Понял. Шуру в этот раз брать с собой нежелательно?

Она покачала головой.

– Ну что ж, если он позвонит, я скажу ему все как есть.

– А пирог? – улыбнулась Мирослава.

– Пирог доедим завтра сами. А для Шуры я испеку новый.

– Морис! Спасибо тебе! Ты сокровище! – проговорила она искренне.

«Сокровище-то я сокровище, – подумал про себя Морис, – но только отвечать взаимностью на мои чувства вы не торопитесь…»

Хотя… Разве он говорил хоть раз ей всерьез о своих чувствах к ней? Нет. Почему? Потому, что боялся разрушить этот прекрасный, но хрупкий мир, в котором они так счастливо существовали. Миндаугас вздохнул украдкой, но Мирослава все-таки заметила этот грустный вздох.

– Ты чего? – спросила она.

– Ничего, так…

– Наверное, скучаешь по родным.

– Есть немного, – признался он. И в его ответе не было лжи, он действительно скучал и по своим родителям, и по городу, в котором родился. Но с отцом он созванивался практически каждую неделю, а с мамой не только созванивался, но и переписывался по электронной почте. Поэтому знал обо всех новостях, происходивших в его родном городе.

Время от времени мама писала ему об Инге, девушке, которая с юности была в него влюблена и очень нравилась его родителям, особенно маме. Но Морис на все ее сообщения о девушке отмалчивался. А если мама передавала ему приветы от Инги, то он скрепя сердце писал – «взаимно». Разумом он понимал, что Инга прекрасная девушка. И даже, может быть, ему не найти лучшей жены. Но опять же, как говорят русские, «сердцу не прикажешь». А сердце его с первого взгляда выскользнуло из его груди и упало на ладони Мирославы. Только она этого не знает или не хочет знать.

Да и характер у Волгиной не сахар. Тот же Шура, ободряюще подмигивая ему, говорил, – вот женишься на Мирославе, и жизнь тебе медом не покажется.

Говорит так Наполеонов, конечно, в шутку. Но ведь в каждой шутке есть доля правды. И Морис давно уже решил, что ему главное заполучить ее, а там уж его терпения и любви хватит на них двоих.

Из сада подул ветерок, и Морис распахнул шторы. Он никак не мог уговорить Волгину поставить кондиционеры. На все его увещевания она шипела, как рассерженная кошка, и постоянно ссылалась на американских легионеров. Морис уже тысячу раз ей говорил, что это давнишнее дело не имеет никакого отношения к современным кондиционерам. И что они в нещадный зной несут благо. Но она только хмыкала и качала головой. Что оставалось делать Миндаугасу? Только смириться. Что он и сделал. И благодарил небо за то, что живут они не в мегаполисе, а за его пределами, в зеленом коттеджном поселке, вблизи которого и лес, и река, и озера. Короче, опять же, как говорит русская народная мудрость – «тишь, гладь и благодать».

Но в сильную жару Морис все-таки до вечера не поднимал портьеры. И, к счастью, Мирослава ничего не имела против жалюзи, так что он их расположил на кухне, в столовой и гостиной.

Шура позвонил, когда часы еще не пробили шесть вечера, и сообщил, что приехать сегодня не сможет. Морис, подавив вздох облегчения, выразил другу сожаление, которое наполовину было все-таки искренним. Миндаугасу на самом деле было жаль, что Шура сегодня не поест клубничного пирога, который он всегда уплетал с большим аппетитом.

Впрочем, если быть честным, то отсутствием аппетита Наполеонов не страдал, а уж печеное и сладкое он готов был съедать в огромных количествах. Мирослава пугала его, что если он будет продолжать заниматься чревоугодием, то при его росте быстро превратится в колобка. Но Наполеонова эта перспектива не пугала, и он отмахивался от предостережений подруги детства обеими руками.

Морис поспешил сообщить Мирославе, что Шура сегодня не приедет.

– Тогда давай собираться к тете, – попросила она.

И в начале седьмого они уже въезжали на участок Виктории Волгиной и ее мужа Игоря Коломейцева.

Перед поездкой, кстати, Мирослава позвонила последнему и спросила:

– Дядя, нам можно приехать?

– Приезжайте, – коротко ответил он.

Встретил их Коломейцев. Как всегда, он чмокнул в щеку Мирославу со словами:

– Привет, племяшка.

И пожал руку Морису.

Виктория сидела в кресле-качалке на террасе. Выглядела она немного спокойнее, но глаза были красные и печальные.