Прощание с первой любовью - [2]

И остатки на землю плеснула.

Стала печь пироги — пригорели.

— Это что за напасть, в самом деле?

Все в огонь побросала их тут же.

— Если плохо, так пусть будет хуже!

Стал Митроха залазить в рубаху —

Затрещала рубаха. С размаху

Разорвать было думал — стара ведь.

Да раздумал. Решился оставить.

В пласт навоза всадил свои вилы.

Вилы хрустнули, стары и хилы.

Постоял, огляделся Митроха.

Что–то нонче все клеится плохо.

Затянул ремешок свой потуже.

Плохо, плохо, да не было б хуже.

На бугре, над речною излукой,

Жили–были старик со старухой.

Тихо–мирно. Без лишних хлопот.

К жизни был у них разный подход.

* * *

На зыбучей жидкой сини

Вдоль реки — куда ни кинь —

Только спины, спины, спины —

Рябь колышущихся спин.

Грузновато, хладнокровно,

Вок о бок, торцы в торцы,

Прут лоснящиеся бревна,

Крепкогрудые пловцы.

И, извечно молчаливы,

К самой речке подступив,

Наблюдают молча ивы

Этот массовый заплыв.

Вот, дыша смолой и силой,

Из воды идут, свежи,

Голенастые верзилы,

Коренастые кряжи.

В молодом древесном гуле

Я и сам гудящий лес.

Я хожу под стать Микуле

Средь разбуженных древес.

Подо мною берег стонет,

Искривленный, как дуга.

И по щиколотку тонет

В плотном береге нога.

* * *

Поля утихли, посветлели чащи.

Озерная похолодела гладь.

Ему труднее, чем другим, шуршащий,

Студеный воздух рассекать.

Глядит вперед. Какая сталь во взгляде!

Как два вздымаемых крыла,

Налево сзади и направо сзади,

Колеблясь, стая по ветру легла.

* * *

Солнца круг все ниже, ниже —

Скользом по болотной жиже,

По облупленному пню.

Тянутся былинки к свету.

Я давно бегу по следу.

Зверя быстрого гоню.

Взлобки, впадины, ложбины.

Вон он, за кустом рябины.

Оглянулся на меня.

Ногу тяжело волочит.

Смерть в лицо увидеть хочет

Он свою. Смерть — это я.

Частое стволов мельканье.

Прутьев гладких колыханье.

Влажный полумрак лесной.

Чье–то тяжкое дыханье

Слышу за своей спиной.

* * *

Беги, река моя, беги,

Верти, верти свои круги,

Минуй нечаянные кручи

И неожиданные мели.

В твоем прозрачно–ясном теле

Звезда небесная лежит.

Она не жжет тебя, не мучит.

Она нисколько не болит.

* * *

Далекая даль без предела.

Горячие ночи без сна.

«Мне мало бессонниц, — пропела. —

Мне жизнь безраздельно нужна».

Дороги высоки и круты.

Шагать. И всходить. И смелеть.

«Пожертвовал жизнь до минуты,

До капли. Пожертвуй мне смерть».

Могилу с землею сровняла

Трава. Пролетающих стай

Проносятся тени. «Мне мало

И смерти. Бессмертье отдай».

* * *

Вырастают, налетая,

Тают, пролетев,

Броды, Горная, Лесная.

Балка. Суходрев.

Как нечаянные всплески —

Яр, Торжок, Лога.

Полустанок Перелески,

Станция Тайга.

Теплый стан, Утес, Оленья…

Всех не перечесть.

Есть Надежда. Есть Терпенье.

Счастье тоже есть.

* * *

На берегу, у переката,

В узорчатой тени ракит,

Ведут беседу два солдата.

Солдат

Солдату

Говорит:

— Мы рядом шли. Мы вместе были.

В одну мы падали траву.

И из одной реки мы пили.

Но ты убит. А я живу.

Прости меня…

И глуховато

Из–под земли тяжелой: — Брат,

Ты рядом шел. И долг свой свято

Ты помнил. Ты не виноват.

Мы шли кровавыми путями.

Твой путь с моим навечно слит.

Огонь войны горел над нами.

Святой огонь любви горит.

* * *

Как по деревне танки шли!

Как клацали, как грохотали

Плывущие поверх земли

Зазубренные глыбы стали.

Они не шли во весь опор —

Им узкий коридор был тесен.

Но как могуч был их напор,

Как непреклонен, как железен.

Ровняя жесткие строи

В сгущающемся напряженье,

Шли не чужие, шли свои.

И не на битву — на ученье.

Избушки, сбившиеся в ряд

Пред медленным железным рядом,

Пугливо сжались. Дрогнул взгляд

Под медленным железным взглядом.

К земле прирос. Ну что же вы,

Как виноватые, стоите,

Поднять не смея головы?

Кричите же «ура», кричите!

НА ТОКУ

На току мешки с пшеницей.

Налитые крепыши.

Хочешь с ними повозиться —

Не спеши, ровней дыши.

Эй, вот ты — расправь–ка плечи.

Распрямись–ка в полный рост.

Ну хоть шаг ступи навстречу,

Или ты к земле прирос?

Всех — дородных, сбитых, грузных

Похватавши за бока,

Я скидаю в зыбкий кузов.

И плотней замкну борта.

Страдный день стряхну, как ношу.

В довершенье всех бросков

Тело собственное брошу,

Как мешок, поверх мешков.

Руки гулкие раскину

Вширь по кузову всему,

Будто ими всю машину

Крепко-крепко обниму.

Помни, тонкая ключица,

Помни, хрупкая спина,

Как увесиста пшеница.

И ядрена. И сильна.

* * *

Глубина и прозрачность в природе.

Вон, вдали, расстояньем не скрыт,

В опустевшем лесу на колоде

Человек, пригорюнясь, сидит.

Но кручина его не кручинна,

А неслышно легка и светла.

И летуча. Она беспричинна.

Неизвестно откуда пришла.

В ней и шелест, и дальняя сойка.

И летящая тонкая нить.

И печали в ней ровно настолько,

Чтобы счастью законченным быть.

* * *

…Едва ворота скрипнут, бабка

Уже кричит: «Маруська, Гапка,

Глядите–ка в окошко — там

Как будто кто заходит к нам».

В глазах всегда одна забота.

Чуть слышимый раздастся стук,

Всем телом встрепенется вдруг.

Она всегда ждала кого–то.

Ждала к утру. Ждала в обед.

Двенадцать лет. Пятнадцать лет.

Я помню, как–то поздно очень

В дверь постучал. Из темноты

В сгустившемся молчанье ночи

Раздался шепот: «Это ты…

Ванюша? Сын мой?» На мгновенье

Как током обожгло меня.

Я выкрикнул: «Нет, это я!»

Стыдясь передо мной волненья

Обманутого своего

И скрыть, замять спеша его,

Она по лестнице проворно

Стучит и кашляет притворно:

«Лешак вас носит допоздна.