Прощание с Днем сурка - [21]

Однако похмелье не избирательно, даже такие гиганты утренней порой чувствуют себя неуверенно и с больной головой. Приняв душ и честно пролежав в скомканной постели секунд шестьсот, боцман услышал пробуждение камбузного бога. Мигом слетел к столовой:

— Олег, или убей, или помоги, — предложил он повару.

— Кого убить? — едва разбуженный своим таймером, но еще не совсем проснувшийся Олег досматривал какие-то свои ялтинские сны.

— Меня, боже мой, меня!

— Зачем? — невозмутимо спросил кок и зябко поежился то ли от утренней прохлады, то ли от картины, как он лишает жизни Гошу, промелькнувшей в начинающем бодрствовать мозгу.

— Плохо мне будет, братан! Уже сейчас колбасит, а что случится через час!

— Да, достанется тебе крепко. Похмелиться бы тебе!

— Да нельзя, работать еще надо!

— Тогда хорошо бы рассольчику и ноги в кипяток.

— А есть? — обнадежился Шрек.

— Нет, конечно. Слушай, говорят, креветки здорово оттягивают. Да и креветок нету. — Олег почесал в голове. — Вот раки есть. Ну, здоровые такие, омары. Мастер себе на десерт заказывал. Давай я тебе пару — тройку отварю, тот и не заметит.

— Ой, Олега, вари что хочешь, только побыстрее. Видишь: загинаюсь.

— Братан помирает, ухи просит, — промурлыкал повар, скрываясь в провизионке.

Когда раки были готовы и дымились на блюде, обсыпанные укропом, на камбуз красным колобком скатился красноглазый же дед.

Шрек, увидев такой поворот, только рукой махнул: «Пошли со мной, позавтракаем. Не спится же всяким!» и отправился в сторону бака, чтоб больше ни на кого не нарваться.

Судак отреагировал моментально: сказал в сутулую Гошину спину свой «айн момент», взял у Олега в долг на боцмана пиво и засеменил следом, только юбочка — майка развивалась по ветру.

Когда я с сожалением расстался со сном и вышел на палубу, чтоб слегка подразмяться, Олег уже сидел на кнехте и щурился на солнце.

— Здорово, — говорю, — боцмана видал?

— Видал! — потянулся он. — Вон с дедом на баке сидят.

Я приложил руку козырьком и различил две фигуры в тени брашпиля.

— Пиво с раками едят, — продолжил Олег.

— Не, — говорю, — это у них лица такие.

Олег хмыкнул и ушел к плите.

А над двумя собутыльниками махнул черным плащом Его Величество Запой.

Может и сейчас, в плену у бандитов, кто-нибудь из них потягивает для снятия стресса припрятанный алкоголь. Удачи вам, господа! Даже тебе, душный и неграмотный старший механик с фамилией Судак!

Стюарт все спал, хотя прошло уже добрых два часа. Но будить его пока не хотелось. Вдалеке все же показалась земля, чему я был несказанно обрадован. Все-таки крайне неуютно чувствовать себя посреди мирового океана в утлой лодчонке. Про ухудшение погоды даже думать боялся, чтоб не сглазить. Вновь нахлынула бессменная спутница моряка на работе: тоска — кручина. Боже мой, как бы до дому-то добраться!

В помощь родного правительства не верил. Моя родина — Советский Союз. Где он, уважаемый во всех уголках Земного шара, могучий наследник (хоть и самозваный) великой Российской империи? Канул в лету. Но я-то остался, как беспризорник. Будут ли российские власти заниматься благотворительностью в отношении какого-то пережитка истории? Да, ответит патриот, ведь мы россияне и россиянки! Но я не патриот, ибо успел за свою жизнь убедиться в справедливости слов: «Патриотизм — последнее убежище негодяя». Я помню, как мы носили еду брошенным в Перу нашим рыбакам. Я помню, как на лагосском пляже совсем недалеко от перекатываемого волнами полуразложившегося трупа маленького человека (боюсь подумать, что это был никому ненужный ребенок), плакал молодой двадцатипятилетний старик из Новороссийска, отсидевший в нигерийской тюрьме полгода по фиктивному обвинению и теперь совсем не представляющий, как же выбраться на Родину. Я помню убитую горем молодую женщину, сумевшую, вот уж не представляю какими правдами — неправдами добраться до Мексики, где осудили на несколько десятков лет ее сына, вся вина которого была в том, что в такси, на котором он добирался до порта, полицейские обнаружили наркотики. Я помню Карачи, где толпа безнаказанно забила до смерти двух парней из Владивостока. Я помню многое другое, глубоко личное.

Но я также очень люблю свою Родину. А это для меня — моя семья, моя южная Карелия, мои любимые озера, пара рек: Олонка и Мегрега, кладбище, где лежит мой отец, изумительный по красоте и духовности Валаамский монастырь, Ладога, лес, дюны. Это — моя природа, моя вечность, мой покой.

Я рулил на сушу, слезы застилали взор. В очередной раз подумал, что нервы не в пень, но позволил себе, пока никто не видит, пожалеть себя и свою участь. Достал бессознательно телефон, включил его и с удивлением обнаружил, что где-то поблизости имеется связь. Поиск сети давал название станции, но было еще далековато, чтоб зарегистрироваться. Вот и замечательно, можно написать домой замечательную эсэмэску, что я и начал делать. Сообщил, что все, мол, неплохо, скоро, мол, через три — четыре дня позвоню, берегите себя. Телефон пискнул, извещая о регистрации в «MY CELCOM». Я сразу же послал сообщение и получил привет из дома, посланный четверть суток назад. Ну, вот, теперь и Стюарта можно будить.