Прощание с ангелами - [131]

«Факты свидетельствуют против меня, но я не покушался на твою славу. Прочитав статью в учительской газете, я немедля поехал к тебе, даже отложил летучку. Но ты не стал меня слушать, ты прямо в приемной на глазах у секретарши отшил меня — директор школы отшил зампредсовета. Дешевая месть, друг мой. Кстати, думаешь, я не вижу, что творится между тобой и Рут? Ты одержал победу по всему фронту. Поздравляю. Только одно я не могу тебе простить — что ты действовал тайно, за моей спиной. Не дав мне возможности обороняться. Но не бойся, я не стану устраивать публичный скандал. Это касается только нас троих».

Герберт прислушался к протяжным гудкам в трубке. Еще раз набрал номер Томаса. Никто не ответил. Большой брат и маленький, подумалось ему, — теперь настал мой черед за ним бегать, теперь он может запереть меня в темной комнате.

Он подошел к окну, закрыл его, погасил сперва настольную лампу, потом верхний свет, миновал приемную, запер дверь, дважды повернув ключ в замке, и еще толкнул для верности, словно хотел помешать кому-то другому переступить этот порог.

7

Берри нашел Ирес внизу, в темном конце коридора. Она стояла у окна.

— Ты чего?

— Ничего.

Он обнял ее, попытался привлечь к себе, но она оттолкнула его. Он отыскал в темноте ее лицо, заметил, что она плачет, и совсем растерялся.

— Ты чего?

— Ничего.

Берри разволновался. Он отлично знал, почему она плачет.

«Навязалось чадушко на нашу голову. Попробуй, справься».

— Ну хорошо, я умываю руки.

Это было глупо и нечестно. И сказано с единственной целью пробудить в ней дух противоречия. Но Ирес молчала, и он не мог понять, о чем она думает.

— Я поговорю с Францем.

«Скажем, есть у тебя друг, парень малость с придурью, и вот этот друг наносит тебе удар в спину».

Берри повернулся и медленно побрел по коридору, надеясь, что она его окликнет. Она окликнула, и к чистой радости у Берри примешалось торжество победителя.

— Почему ты меня так мучаешь? — спросила Ирес.

Тут он схватил ее и как безумный принялся осыпать поцелуями ее лицо, шею, плечи, руки. Безостановочно, словно боялся снова потерять.

Они услышали, как кто-то опускается по лестнице, но продолжали стоять, все так же обнявшись, в страхе, что их увидят. Потом все стихло.

— Что теперь будет?

Ирес вырвалась из его объятий и прислонилась к стене. Берри стоял лицом к ней, но ее не видел, только чувствовал дыхание.

— Ты не можешь удержать его здесь обманом.

— А если это не обман? Он ведь один-одинешенек, мне его жалко.

Она хотела сегодня же поговорить с Францем, все ему объяснить, но нигде не нашла, Она обежала школу, спустилась во двор. Франц исчез.

8

Рут испугалась, когда увидела в дверном проеме Герберта: он стоял, подавшись вперед своим коренастым телом, протягивал ей бутылку шампанского, и лицо у него было бледное, почти белое до самых губ.

Сперва она подумала, что Герберт просто пьян. И он как будто угадал ее мысли. Он оторвал руку от дверного косяка, поставил бутылку на стол и сказал с некоторой даже непринужденностью:

— Начинали с самогонки, давай по крайней мере кончим шампанским. Хотя бы этот вечер. Потом все, конец. Никаких взаимных упреков. Ты его любишь, а я — всего лишь великий самообман, иллюзия, заменитель.

Герберт сел рядом. Рут увидела, как пляшут у него руки, и он это увидел и попридержал одну руку другой.

— Время от времени они начинают вести самостоятельный образ жизни, — сказал он. — Старайся не смотреть.

— Что с тобой? — спросила Рут. — Что за чушь ты несешь?

Она отодвинула в сторону тетради, над которыми сидела. Рано или поздно этот час должен был настать. Она ждала его, ждала и боялась.

— С каких пор мы начали лгать друг другу? — спросил он.

Рут встала, не находя слов.

— Я не дворянин, Рут. В наш век не бывает дуэлей. Мы все так беспредельно благоразумны, что пытаемся подвергнуть анализу любое зарождающееся чувство, мы держим себя под неослабным наблюдением. Я несу околесицу, сам знаю. Но мы оба так долго молчали, что слишком уж много накопилось в душе.

Она понимала, Герберт окончательно раздавлен. Ей следовало бы подойти к нему, но она не могла изображать любовь по заказу.

А Герберт все говорил, говорил без умолку, все сидел в пальто, поставив перед собой на стол бутылку шампанского.

— Брак может быть заключен по случайности, но, будет он заключен, его день за днем очищают от случайного. Брак — это работа и ничего более, понимаешь, Рут?

Все существо Рут восстало против этих слов. А почему, собственно? Что, в конце концов, остается двум людям, когда они утратили друг для друга прелесть новизны?

— Люди либо совместно строят свою жизнь, становясь от этого более зрелыми, богатыми, счастливыми, либо не оправдывают надежд. Я не оправдал.

Начни он упрекать ее, она была бы меньше потрясена, чем теперь, когда он взял вину на себя.

«Я не оправдал».

А она? Неужели она настолько жалка и ничтожна, что даже не чувствует за собой никакой вины, а все грехи валит на него — и духовное оцепенение, и растущую неспособность понимать других, и бегство в бесплодную суету? Он ведь был когда-то иным. Когда-то она ясно ощущала его превосходство. И он действительно был таким, не она же его выдумала.