Прощание из ниоткуда. Книга 2. Чаша ярости - [98]
„Я свое условие ВЫПОЛНИЛ, — доложил тот, — очередь за вами”. —,Что ж, я готов, — не задумываясь откликнулся художник, — у меня есть для вас одна славная работенка”. — „Слушаю вас”, — было ответом. „В далеком океане, в неизвестной стороне, на секретной долготе и на энской широте имеется необитаемый остров, прошу вас воздвигнуть на этом острове комфортабельный дворец, где я мог бы вместе со своей молодой женой время от времени предаваться любви и творчеству”. —„Бу зде, отсалютовал чертенок, — вашество, не извольте беспокоиться”. Когда муж вернулся, жена уже спала, и он, из свойственной ему деликатности, не решился ее будить. Утром молодая проснулась не в духе и в течение дня заметно проявляла излишнюю нервозность. К ночи все повторилось сначала: первые поцелуи, стук в дверь, чертенок в коридоре: „Комфортабельный дворец на необитаемом острове, в неизвестной стороне далекого океана построен! Прошу дать следующую работу!” Художник задумался: если этой рогатой козявке понадобилось менее суток, чтобы соорудить такую архитектурную махину, то чем же его еще можно занять хотя бы дня на три? „Хорошо, — наконец догадался он, — создайте-ка на этом острове жизнь, не могу же я в самом деле любить и творить безо всякой связи с народом!” При этом он удовлетворенно подумал про себя, что для этого даже нечистой силе потребуется по крайней мере восемь-девять месяцев. „Бу зде, — снова отсалютовал тот, — соорудим в лучшем виде”. Вернувшись, художник вновь застал принцессу спящей. На следующее утро она проснулась еще пасмурнее и целый день не разговаривала с мужем. По наступлении ночи, едва было он кинулся от нее на стук к двери, она повелительным жестом остановила его „Я открою сама!” — „Понимаете, дорогая, — взмолился он, — это ко мне лично, по частному делу”. — „Запомните, дорогой, — снисходительно изрекла та, — в королевском доме не может быть частных дел, в королевском доме все дела — государственные!” И вышла, обнаружив в коридоре вполне симпатичного чертенка. „Что вам угодно, — величаво спросила принцесса, — я вас слушаю”. — „Видите ли, — слегка смутился гость, — я, собственно, не к вам, а к вашему мужу”. — „Он болен, — пресекла та его жалкие объяснения, — и просил меня переговорить с вами по интересующему вас вопросу”. Черт помялся, но более возразить не посмел: все-таки, сами понимаете, августейшая особа, с такими даже черти не шутят. В двух-трех словах, кратко, но вразумительно он изложил даме суть своих взаимоотношений с ее мужем. „Эка невидаль, — выслушав его, воскликнула она, — вам надо было сразу обратиться непосредственно ко мне, я привыкла решать проблемы безработицы на государственном уровне!” Она мгновенно распахнула свой воздушный ночной халатик, выдернула из промежной части волосок и протянула гостю: „Прошу вас, распрямите”. — „Бу зде на месте, — воодушевился тот, — как говорится, не отходя от кассы”. Он зажал драгоценный волосок между ногтями большого и указательного пальца, а двумя другими потянул его вверх. Но волосок немедленно скрутился в винтовую спираль. Он несколько раз повторил опыт, но волосок скручивался все плотнее и плотнее. „Да, ваше высочество, — почесал он наконец в затылке, — я несколько переоценил свои оперативные возможности, позвольте навестить вас завтра в это же время?” — „Пожалуйста”, — согласилась та. И они расстались. Принцесса вернулась в спальню, и случилась восхитительная ночь любви, я даже не могу найти достойных слов для ее описания, а за этой ночью последовало множество других таких же, не менее восхитительных, в течение которых их более никто уже не беспокоил. Шли годы. У любящих супругов рождались дети, а у их детей собственные отпрыски, то есть, извините за откровенность, внуки. Жизнь их текла размеренно и безмятежно, словно некая беспрерывная пастораль. Летом, по воскресеньям, в хорошую погоду вся семья, как обычно, выезжала на лоно природы, чтобы под ее благодатной сенью насладиться культурным отдыхом и еще более укрепить свое и без того прекрасное здоровье. В одну из таких оздоровительных поездок их воскресную идиллию неожиданно нарушил истошный крик маленького внученка: „Мама!
Папа! Бабушка! Дедушка! Скорее сюда, ко мне, вы только посмотрите, что я вижу!” Разумеется, вся компания тут же устремилась на детский зов, доносившийся со стороны глубокого оврага. Едва они достигли цели, перед ними открылась картина, как пишут теперь в газетах, достойная кисти художника: внизу, на самом дне оврага, сидел на корточках старый седой черт и, зажав между ногтями большого и указательного пальца человеческий волосок, пытался двумя другими его распрямить. Но после очередной попытки тот лишь вновь скручивался, не оставляя бедолаге никакой надежды на успех. Из этой побасенки, родной мой, не трудно вывести элементарную мораль: если вам женщина даст работу, то на всю жизнь!
И как в воду глядел.
Вокруг Москвы полыхали леса. Синий дым сплошной кисеей стелился над городскими крышами, проникал во все щели и отверстия, забивал легкие, выедал глаза, не унимаясь ни днем ни ночью. Держалась только середина лета, а проржавевшая от зноя листва уже шуршала по асфальту тротуаров и мостовых, с хрустом крошилась под ногами, чтобы при первом же дуновении ветра обратиться в бесцветную пыль. Но ветра не было, и оттого раскаленное удушье день ото дня становилось все более нестерпимым. Шумел, гудел пожар московский.
Роман о трагической любви адмирала Александра Васильевича Колчака и Анны Васильевной Тимиревой на фоне событий Гражданской войны в России.
Владимир Максимов, выдающийся писатель «третьей волны» русского зарубежья, основатель журнала «Континент» — мощного рупора свободного русского слова в изгнании второй половины XX века, — создал яркие, оригинальные, насыщенные философскими раздумьями произведения. Роман «Семь дней творения» принес В. Максимову мировую известность и стал первой вехой на пути его отлучения от России. В проповедническом пафосе жесткой прозы писателя, в глубоких раздумьях о судьбах России, в сострадании к человеку критики увидели продолжение традиций Ф.
Роман «Прощание из ниоткуда» – произведение зрелого периода творчества известного русского прозаика, созданный в 1974 – 1981 годы, представляет собой своеобразный итог «советского периода» творчества Владимира Максимова и начало новых эстетических тенденций в его романистике. Роман автобиографичен, сила его эмоционального воздействия коренится в том, что читателю передаются личные, глубоко пережитые, выстраданные жизненные впечатления, что доказывается самоцитацией автора своих писем, статей, интервью, которые он вкладывает в уста главного героя Влада Самсонова.
Эту книгу надо было назвать «Книгой неожиданных открытий». Вы прочитываете рассказ, который по своим художественным достоинствам вполне мог принадлежать перу Чехова, Тургенева или Толстого, и вдруг с удивлением сознаете, что имя его автора вам совершенно незнакомо… Такова участь талантливых русских писателей – эмигрантов, печатавших свои произведения «на Чужбине», как обозначил место издания своих книг один из них.В книгу вошли также короткие рассказы таких именитых писателей, как Алексей Ремизов, Иван Шмелев, Евгений Замятин, Федор Степун, Надежда Тэффи.
Владимир Емельянович Максимов (Лев Алексеевич Самсонов) — один из крупнейших русских писателей и публицистов конца XX — начала XXI в. В 1973 году он был исключен из Союза писателей Москвы за роман «Семь дней творения». Максимов выехал во Францию и был лишен советского гражданства. На чужбине он основал журнал «Континент», вокруг собрались наиболее активные силы эмиграции «третьей волны» (в т. ч. А. И. Солженицын и А. А. Галич; среди членов редколлегии журнала — В. П. Некрасов, И. А. Бродский, Э. И. Неизвестный, А. Д. Сахаров). После распада СССР В.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».