Прощание из ниоткуда. Книга 1: Памятное вино греха - [96]

На вокзал он и впрямь летел, не чуя под собой ног. Город теперь не казался ему таким хмурым и скрытным, наоборот, приветливость построек, изгородей, деревьев за ними теперь бросалась в глаза. Синий дымок над опрятными улицами отдавал благостью и уютом, каленые листья на асфальте аппетитно похрустывали, перспектива впереди переливалась всеми цветами радуги. Судьба играет человеком!

Вокзал уже выявился в истоке улицы, когда на углу, перед винным погребом, дорогу ему заступил знакомый горбун из редакции:

— Ба, ба, ба, кого я вижу! — Тот был уже заметно навеселе, сотрясался от благодушного смеха, держась за рукав высокого, черный чуб над разбойно красивым лицом, парня, на костылях, с пришпиленной к поясу правой штаниной. — На щите или под щитом? У нас, я слышал, не прошло, а что по другим закромам? Известная воодушев-ленность чувствуется, значит, где-то клюнуло? Где? У нас наверху? Или в издательстве? Ладно, об этом потом. Знакомьтесь, финансовый бог издательства — Сережа, любитель дармовщины и душевного разговора, прошу учесть на будущее. А это, Сережа, еще одна твоя жертва… Как, простите, вас величать и сколько у вас наличности? Я — Борис Есьман, художник.

После короткого знакомства Влад достал из заначки затасканную трешницу Петровича, Сережа мрачно присоединил к этому такой же рубль, Есьман дополнил их своей десяткой, деловито заключив:

— По стакану на брата и даже с закусью. За мной, мушкетеры, нас ждет кабатчик Джон!

В перерывах между тостами Влад поведал собутыльникам свою издательскую эпопею, которая вызвала у них неподдельный энтузиазм, смешанный с восхищением. По этому случаю Есьман, пошушукавшись о чем-то с буфетчиком, выставил еще бутылку и произнес соответствующую моменту речь:

— Уважаемые дамы и господа! Сегодня, второго декабря тысяча девятьсот пятьдесят первого года в русской словесности загорелась еще одна восходящая звезда. Великий поэт Влад Самсонов вышел с кистенем на стезю книгопечатанья! Позвольте же мне поднять этот тост… И так далее, и тому подобное. — Он залпом опрокинул стакан и зашелся, замотал кудлатой головой, давясь от распиравшего его смеха. — Ай да Вася, ай да Попов, сделает Васенька таперичи на энтом политический бизнес. Еще бы! Нашел, можно сказать, взлелеял, выпестовал стихотворца из народа, колхозного Гомера наших дней без отрыва от производства…

В результате, как это всегда в таких случаях бывает, они ухитрились напиться: походя ссорились, заключали мировую, вновь ссорились, но, в конце концов, поклялись друг другу в дружбе до гроба. Лишь поздно вечером Влад в шумном сопровождении новых друзей добрался до вокзала, где Есьман слезно молил проводника с пригородного не потерять по дороге его лучшего друга, совесть нации, сокровище мировой литературы.

Растроганно-заплаканное лицо горбуна маячило в сивушных снах Влада до самой Пластуновской.

4

Жизнь на заводе шла своим чередом. После успешной поездки в Краснодар авторитет Влада здесь заметно укрепился, братва смотрела ему в рот, в перманентной жажде приказа или откровения, готовая по первому его знаку броситься в огонь и в воду. Через него ребята как бы вдруг ощутили свою сопричастность с миром, от которого до сих пор были, как им казалось, несправедливо отторгнуты. Уверенность в том, что каждый из них тоже не лыком шит и, когда понадобится, сумеет отвоевать себе место под солнцем, преобразила их: они осмелели, сделались четче обликом, раскованнее в движениях. Еще не вечер, мальчики, еще не вечер!

— Эх, — мечтательно потягивался Витек, — с моими-то ногами мне тоже пора в краснознаменном ансамбле бацать, а я тут с вами загораю да со старухой путаюсь, заездила совсем…

Да, эта почти противоестественная связь ленинградца с женой мастера могла озадачить кого угодно. Никто даже не заметил, как и когда успела сорокалетняя баба приспособить его, чуть не мальчишку, к своим надобностям. Влад не мог без улыбки представить их рядом: мужеподобная казачка с жестким пухом над верхней губой, и малорослое дитя блокады, недомерок Петроградской стороны, в прыщах и цыпках. Тот явно тяготился ею, но отказаться от ее услуг было выше его сил: соблазн дополнительного харча оказывался сильнее его к ней неприязни. Аксинья же не сводила с него глаз, старалась угодить ему, подкармливая тайком от заводских и мужа. Кстати, мастер, видно, о чем-то догадывался, но виду не подавал, и только стал все чаще появляться на заводе под изрядным хмельком.

Сколько бы это продолжалось, неизвестно, если бы после очередной субботней пьянки Витек не исчез, прихватив с собой деньги мастера, заначку в тысячу двести рублей. Дело для заводских обитателей запахло керосином: казаки в таких случаях скоры на расправу. На общем совете решено было смотаться на хутор за мастером, чем и обеспечить себе алиби. Снарядили Левко и уже через час мастерова бедарка была на заводе.

— Ну, соколики, — от того густо несло самогоном, — значит, где жрете, там и гадите? Вы мне его сами из-под земли найдете, а нет, пеняйте на себя. Делитесь по двое и айда, кто на станцию в Пластуновскую, а кто в Динскую. Далеко не ушел, где-нибудь там и ошивается. По коням! С пустыми руками вам здесь делать нечего.