Прощание из ниоткуда. Книга 1: Памятное вино греха - [111]

— Что-о!

— Ты — мразь.

Влад повернулся и вышел, ожидая, что его остановят, свяжут, отправят в соответствующее место, но позади было тихо и он беспрепятственно вышел на улицу. Видно, шок неожиданности оказался сильнее хозяйского гнева.

Теперь-то Влад с горечью должен был признаться себе, что был им нужен только в качестве идеологической изюмины для отчетных докладов. Как самостоятельная единица он в их расчетах не присутствовал, не существовал, не имел места. И это было оскорбительнее всего.

Влад опамятовался лишь на улице, столкнувшись около горпарка лицом к лицу с Парфенычем. Тот смущенно разглядывал его искательными глазами, неуклюже топтался на месте, приговаривал:

— Вот не ждал, не гадал!.. Надо же!.. Слыхать — слыхал, а чтоб встретить, не думал. Совсем другой коленкор, одно слово — начальник. Это ты молодец, это ты правильно… Ребята все вспоминают. — Он, словно вдруг догадавшись, чем обрадовать Влада, засиял небритым лицом. — Витек-то наш, в МТС теперь, заправщиком. Женился, да! Баба уже на сносях, хорошая девка, из иногородних. Привет передам, рад будет. — И тут же заспешил, заторопился, как бы страшась этого общего их воспоминания. — Ну, давай пять, может, теперь и не увидимся больше!

Конечно, они не увиделись больше, но, провожая Парфеныча взглядом, он поймал себя на мысли, что никогда не сможет простить мастера за ту, памятную им обоим ночь.

Если б ты знал, Парфеныч, какую казнь он придумает тебе потом на бумаге, хотя позже и раскается в этом. Нет в мире виноватых, есть только грех и раскаяние!

Дома его ждал очередной сюрприз. И тоже не из приятных. Едва он приблизился к воротам, как от них отделилась и пошла к нему навстречу совсем уже неожиданная гостья — Надя.

— Здравствуй, — искательно коснулась она его. — Вот, проведать тебя решила. — И сразу начала оправдываться. — Мы здесь с колхозной капустой, я ж теперь в конторе, в снабжении.

— Как Татьяна?

— Ой, знаешь! — Она явно обрадовалась его вопросу. — Такая сообразительная растет, вся в тебя. Лопочет уже, «мама», «папа», «баба» говорит, ходить помаленьку стала. За табуретку схватится — не оторвешь. Или вот вчера…

Она что-то робко еще лепетала, а Влада вдруг обожгла, на минуту согрела простая, как падение в пустоту, мысль: «Может быть, это и есть твоя судьба? А почему бы и нет? Жить, растить детей, устроиться, как все, не выделяться, не мочь и даже не хотеть!» Но он тут же отбросил ее: нет, нет, только не туда, не в этот ад, где презрение и ненависть сопровождает чужака на каждом шагу!

— Что там у вас говорят?

— Всякое, — неопределенно взмахнула она ладошкой. — Язык, сам знаешь, без костей.

— А все-таки?

— Смеются. — Надежда вдруг беззвучно заплакала. — Надо мной смеются. А я что, я ничего, мне и того, что было, хватит, мне на тебя обижаться грех. Только разве людям рот заткнешь.

Нет, Надя, не пропала ты, не сгинула! С веселой наглостью заявишься ты к нему через пятнадцать лет, чтобы похвалиться перед ним фотографиями нового дома, нового мужа, нового ребенка. Торговка победит в тебе женщину, и ты будешь жадно красть все, что попадет под руку казенного, не отставая от других и не печалуясь о своей девичьей блажи. Каждому свое! Но те твои слезы, в тот зябкий вечер, на темной улице в Краснодаре мне все равно никогда не простятся!

Влад проводил ее до гостиницы и, расставаясь, она порывисто схватила его ладонь, прижала к своей холодной щеке и тут же отпустила:

— Может, заедешь как-нибудь Танюшку повидать?

— Может быть, — вяло согласился он, заранее зная, что не заедет и что видятся они в этих местах в последний раз. — Пожалуй.

— До свидания, Владик…

— Да, да… Пока.

Проводив ее, Влад по привычке направился было в сторону дома на углу Сенной и Орджоникидзе, но вовремя спохватился: зло, причиненное им жене, возвращалось к нему. С той, другой, он виделся теперь редко и чаще всего тайком. В последнее время она словно бы стеснялась его, стараясь не попадаться вместе с ним на глаза знакомым. Унижение, которое он при этом испытывал, постепенно разрушало его уверенность в себе, его цели и планы. Но даже сознавая, что конец близок и неминуем, он все еще цеплялся за всякое ее слово, полуулыбку, жест, в слабой надежде вернуть минувшее, короткую весну, праздник, который давно прошел. Не проси жалости у женщины, она живет в ином мире!

13

Вместе с первым снегом грянул, как говорится, гром. Ранним утром, в дом, где Влад квартировал, ворвался взволнованный до крайности Есьман со свежей газетой в трясущихся руках.

— Читай. — Отчеркнув острым ногтем место в «подвале» на третьей странице, он протянул ее Владу. — Началось!

В статье «За идейный уровень и художественное мастерство» ему посвящался небольшой, но прочувствованный абзац: «Ранняя профессионализация не приводит в конечном счете ни к чему хорошему. Весьма обнадеживающе заявивший о себе ранее молодой поэт-колхозник Влад Самсонов из станицы Пластуновской, бросив семью и работу, ведет богемный образ жизни, обивая пороги редакций со стихами, оставляющими желать много лучшего». Некоторая корявость изложения искупалась здесь предельной ясностью выводов. Пошел вон, это называется.