Прощание из ниоткуда. Книга 1: Памятное вино греха - [113]

— Я разговаривала с твоей женой. — Ляля подчеркнула последнее слово, как бы раз и навсегда определяя степень и дистанцию их взаимоотношений. — Тебе надо вернуться к семье, Владик.

— Но ты же знаешь! — то ли прокричал, то ли прохрипел он. — Ты же все знаешь!

— У тебя дочь, Владик, — она словно не слышала его, — ты обязан позаботиться о ней. И вообще тебе следовало бы на время уехать отсюда, пусть все уляжется.

— О чем ты говоришь, Ляля! — Он уже почти не слышал себя, только шум в ушах и яростное биение сердца. — Подумай, подумай, Ляля, о чем ты говоришь?

— Мне больше нечего тебе сказать. — Она повернулась, свет от ближайшего окна скользнул по ее напряженному, матовой белизны профилю. — Не провожай меня.

— Ляля!

Жизнь выветривалась из него под стук ее каблуков, затихающий в темноте.

— Ляля!

Это была уже мольба, вопль о подаянии, зов к пощаде и состраданию, но она не откликнулась, не услышала, не снизошла. «И вспомнил я тебя пред аналоем, и звал тебя, как молодость свою!»

Ноги сами понесли Влада туда, к Жоре, в актерское общежитие, в беспробудное забытье пьяного угара. К этому времени там уже шел дым коромыслом и он с естественной незаметностью втек в игрушечное море этого разгула, тут же, после первого стакана растворившись в нем, словно соль в щелочи. «К нам приехал, к нам приехал, к нам приехал Влад Лексеич, дорогой!»

И пошло, поехало. Провинциальный карнавал беспрерывной попойки смешал перед ним лица, тела, одежды. Люди входили и выходили, словно сменяя возле него какой-то обязательный караул. Раздевались женщины и, погасив свет, снова куда-то исчезали. Завалов пел «Невечернюю» и плакал при этом, лез целоваться и снова пел. В редкие минуты полного забытья Влад, как и тогда в Игарке, вдруг слышал голос:

— Тебе хорошо?

— Нет.

— Тогда зачем все это?

— Что же мне делать?

— Встать и пойти.

— Куда?

— Я укажу…

Тьма вновь взрывалась перед глазами. В очерченном хлынувшим светом кругу продолжался безумный бал исступленной гульбы, в которой он опять оказывался званым гостем и все повторялось сначала. Явь вокруг смеялась и плакала под мятый огурец и дешевую селедку. Купеческий фарс разыгрывался в убогих пределах копеечной актерской получки.

Под занавес этой пьянки Влад наконец рухнул в окончательное беспамятство и более уже не поднялся. Жуткая лента делирия раскручивалась в нем с капризной непоследовательностью и быстротой. Смотри, мальчик, смотри, чтоб неповадно было!

Из разрозненных частей бредовых видений перед ним складывался облик безлюдного города: черные провалы сквозных или крест-накрест забитых окон, зияющие бездны дверей и проходов, глухие тупики, из которых не было выхода. Он продирался сквозь это мертвое царство по густой и вязкой грязи, преодолевая всяческие колдобины, падая и поднимаясь вновь, в горячечном поиске хотя бы одной живой души. Но вокруг возвышались лишь безлюдные дома, постройки без дверных и оконных проемов, глухие стены с бойницами на угловых стыках. И среди этого полого распада — ни души. Как мне страшно, Господи! Потом ему показалось — о чудо! — что до боли знакомый абрис замаячил в далеком окне, он, задыхаясь, бросился туда, но тень лица исчезла, оказавшись лишь обманом зрения. «Господи, — немо воззвал он, падая в спасительную темноту собственной слепоты, в бездну жаркого пробуждения, — спаси меня!»

Этот бред из года в год будет преследовать Влада всякий раз, когда тяжкое похмелье начнет бесовствовать в его падшей душе, пытаясь сломать ее, обратить в прах и тлен растительного существования. Но Неоскудевающая Рука не оставит слабого раба и вновь и вновь одарит его возрождающей силой. Не взываю к справедливости Господа, ибо, если бы Он был справедлив, я давно заслуживаю кары!..

Когда Влад, наконец, очнулся, он увидел над собой тревожное лицо Есьмана и чуть не заплакал от знойного прилива благодарности. Горбун лишь смущенно замахал короткими ручками:

— Вставай, Владька, хватит, пей — не пей, всего вина не выпьешь, другим тоже оставить надо. — Тот уже по-мужски неловко помогал ему одеваться. — Пошли ко мне, у меня отоспишься.

Идя сквозь запорошенный снегом город, Влад уже принял решение, которое, как он во всяком случае полагал, должно было круто и окончательно изменить его жизнь. «В Москву! — ожесточенно скандировал он по дороге. — В Москву, в Москву, в Москву!»

15

Такая зима считалась редкостью в здешних местах. Уже в ноябре ударили морозы, а с января почти беспрерывно метелило. В город Влад почти не выходил, отсиживаясь в логове Есьмана. Целыми днями он единоборствовал со стареньким приемником хозяина в тщетной попытке выудить из завывания глушилок хоть какую-то осмысленную речь. Иной раз, правда, прорывалось слово-другое, но связать их во что-либо цельное было невозможно, и ему вскоре прискучило это занятие. Книг Борис не держал по принципу «все равно растащат», и поэтому, оставаясь наедине с самим собой, Влад волей-неволей возвращался к невеселым думам о ней — Ляле. Он понимал теперь, что иначе и не могло получиться, ему нечего было предложить ей, кроме полной неизвестности впереди. При всем при том она встала перед выбором, и сейчас, в трезвую минуту, он, положа руку на сердце, честно признавался себе, что сравнение оказалось не в его пользу. Но, к сожалению, от этого ему не становилось легче. Учитесь властвовать собой!