Прощание - [150]

— Скоро мы проедем мимо них.

— В таком случае я должен что-то сказать? — растерянно спрашивает старик.

— Скажи просто: «Хороший сегодня вечер», или «Моей ли хижине такая честь».

Вместо того чтобы засмеяться, старик смущенно смотрит перед собой. К счастью, музыканты наконец рьяно принялись за дело.

Кому же они сдали напрокат своих отпрысков? Думаю, жестокий отец передал их первому помощнику. Уголками глаз я вижу, что второй помощник просто выворачивается в своем кресле. Ему явно неприятно натолкнуться здесь на нас обоих. Ему неприятно и нам неприятно. Старик судорожно старается не встретить взгляд своего офицера.

«Идиотская игра» и «абсурдная ситуация», думаю я, с трудом подавляя смех: эта сцена готова для съемок фильма.

Еще пять, шесть метров до стола нашего второго помощника. В перерыве между номерами джаза я шепчу старику, прикрыв рот рукой: «Скажи просто: „О-ла-ла!“».

И теперь, когда нас придвинуло к столу нашего второго примерно на метр пятьдесят, второй помощник встает навытяжку. Старик поворачивается к даме с локонами и смущенно мямлит: «Смотрите-ка!», а затем: «Добрый вечер! Желаю хорошо повеселиться!» Я же ограничиваюсь приподниманием задницы и мысленно желаю, чтобы у поворотного круга был бы переключатель скоростей, чтобы мы могли быстрее удалиться.

— На здоровье! — говорит старик, и я замечаю, что на стол принесли новое пиво.

— А почему мы не пьем знаменитое южноафриканское вино?

— Все в один присест не делается, — говорит старик и смотрит на меня испытующе: — Что тебя снова мучает?

— Я себе сказал: Я в Африке, а именно совсем внизу у Мыса, не где-нибудь в джунглях — непостижимо! Это великолепно!

Пока мы разговаривали, старик все-таки заказал вино. Теперь он наливает мне полный бокал, как у французской цинковой стойки. Вот так вот правильно, так мы делали все лучшие годы нашей жизни: всегда полные до краев бокалы. Ле Круазик, многие пивнушки в порту, и наливали уже по правильно понятому взгляду И добавляли сколько угодно «даров моря». У матушки Бину обслуживали лучше всего. Для отваривания омаров она использовала даже коньяк.

— Что-нибудь не так? — спрашивает старик глубоким голосом.

— Нет, все так, — отвечаю я.

Прожектора выключили, и мы снова сидим в полутьме напротив друг друга и смотрим через стекло как рыбы из аквариума на внешний мир. Но на что смотреть, что там снаружи примечательного? Несколько одиночных огней и уличные фонари темных длинных улиц…

Внезапно на меня находит желание бежать отсюда. Мыс Доброй Надежды! Мы обогнули мыс не в том направлении, ситуация вокруг кажется безнадежной. Вся эта шутовская лавочка вызывает у меня такое отвращение, что я хочу обратно на корабль и возможно быстрее. По-настоящему поговорить друг с другом в этом отставшем от моды увеселительном заведении мы все равно не сможем.

Мой взгляд еще раз падает на нашу расфуфыренную парочку с ее амбициозным важничаньем, и тут я чувствую, что не выдержу здесь больше ни минуты.

— В чем дело? — озабоченно спрашивает старик.

— Ах, ничего, — успокаиваю я, — я просто с трудом переношу эту южноафриканскую инсценировку с обзором сверху. Не поменять ли нам питейное заведение?

— Но это, насколько я знаю, единственный приличный ресторан из тех, которые здесь имеются, — говорит старик. Но затем он рывком поднимается из-за стола: — Собственно говоря, ты прав. Знаешь что? Давай возьмем такси, и пусть оно отвезет нас снова на корабль.

— И допьем мою половину бутылки «Чивас регальс», — говорю я почти весело, — я ее уже отставил для тебя — с собой я же не могу ее взять. Позволь мне оплатить это удовольствие — и замётано!

— Все хорошо получилось, — говорю я, когда мы уселись в каюте старика, — исчезновение из ресторана без визуального контакта с нашей корабельной парочкой — это хорошая работа.

— Ставшая возможной только потому, что поворотный круг занял удобную для нас позицию, — добавляет старик, наливая нам по полному стакану виски, которое я принес из своей каюты.

— Здесь нам по-настоящему уютно, — говорит он, проведя полотенцем по слегка припудренной черным крышке стола, — следующая партия угля еще не пришла.

— А это разве не является гигантским свинством? — снова начинаю я нервничать.

— Оставь, — говорит старик, — можешь мне еще рассказать, почему ты расстался с Симоной. Если, конечно, ты не против.

— Это тебя действительно интересует?

— Да, конечно — я ведь тоже оказался не в состоянии разобраться в ней, — говорит старик.

— И это была, — когда я сейчас все обдумываю, — основная причина, почему я не смог жить с ней долгое время. Я тоже никогда не мог понять ее, — начинаю я медленно. — Так на чем я прошлый раз остановился — на моих вероисповеданиях?

— Ты рассказывал о расколотом драгоценном камне, об изумруде и выброшенной оправе одного кольца.

— Ах, да, постоянно и наилучшим образом делалось все, чтобы наша жизнь оставалась интересной. То, чем она постоянно поражала меня, не всегда было обманом. И тут появляется еще одна история, снова связанная с кольцом. На этот раз камень не раскололся, а просто исчезло все кольцо. Естественно, я Симоне ре поверил. Это было ее собственное кольцо. Как оно могло так просто исчезнуть? «Может, его унесла сорока?» — предположила Симона. Через несколько дней за домом я нашел сверкавшую вещь — это было кольцо! Почти полностью втоптанное в грязь. Симона выплеснула его в окно вместе с водой после стирки. У нас даже приличного стока воды не было.