Проржавленные дни - [3]

Шрифт
Интервал

Кропит капелью синий март,
А имя мертвое уносит
Такая ж мертвая зима.
Опять смотрю в глаза печали,
И Ваша смуглая рука
Качель весны моей качает,
А парус алого заката
Опять плывет над городами,
Цепляясь за тенета крыш.
Свою любовь несу как дань я,
Ларец души для всех открыв.
Кропят кропилами капели
Живой и пьяною водой,
А ветер туже лук свой целит,
Мой путь стрелой тугой ведет.

«Жизнь ставлю томиком на полку…»

Ты молодость пропоешь

По этой книге, как по нотам –

Здесь имя милое твое

Ex-libris’омна переплете

Эпиграф из меня


Жизнь ставлю томиком на полку
Среди других веселых книг,
И пыль покроет втихомолку
Ее шагреневый парик.
Пусть время желтым ногтем метит
Тугую кожу корешка
И прорисовывает ветер
В листах заставками века.
Когда-нибудь найдут на полке
Не повторяемый никем
Мой стих отравленный и колкий
И жизнь в старинном корешке.
1921

«Вы тихий, как бывают тихими зори…»

Б. Кисину
Вы тихий, как бывают тихими зори,
Опрокинутые вглубь колодца.
Я пишу Вам, милый Боря,
Что надо любить и бороться.
Лапы тягучей и старой Рязани
Над головою мученическим ореолом,
А в мутные стекла робко влезает
Выжитых дней переплавленное олово.
Беспомощными пальцами мнете глину
И плачете над неудавшейся жизнью, –
Какой ветер сумеет кинуть
В каменных богов шальною джигой?
Так чтоб разлетелось! и звякнули стекла
И загорелось сердце до боли!
С мудростью, достойною Софокла,
Изглаголаю Вам мою последнюю волю.
31 мая 1922 Москва

«Прощай, подруга. Вечер сух и ясен…»

Марианне Ямпольской
Прощай, подруга. Вечер сух и ясен,
Вызванивают ржавые листы,
Скучая, музыка спускается с деревьев,
И горизонта пламенный браслет
Замкнулся хладно. Строгий
И величавый час над миром наступил.
Прощай, подруга. Загляни в глаза мне –
Там тот же холод, тот же пламень там,
Как будто все века, все жизни, все любови
Я вобрала в единственную душу
И эту душу проношу по жизни
И в этот час передаю тебе.
18 декабря 1923

«Седой Бузулук и пыль…»

Седой Бузулук и пыль,
Улиц сухие русла.
Иконы. Теплый ковыль
И за Самаркой пустынь,
«Тоска по родине» в саду.
Тихие дни и ночи.
Ленивые жизни идут,
Не зная бессонниц и одиночеств.
За степью путь на Москву
У сгорбленного вокзала,
Вековая родная тоска
В кочующем сердце прижалась.
По шпалам года наугад
Спешат лабиринтами линий, –
Но память хранит навсегда
Степное татарское имя.
1923, Москва

«Проползают одинаковые вечера…»

Проползают одинаковые вечера
Грузными дилижансами.
Жизнь скупая, как Никкльби Ральф,
Не знает ни любви, ни жалости.
Над конторкою прилежный клерк,
Вижу улицы сквозь стекла пыльные,
Так записывать еще немало лет
Мелким почерком чужую прибыль.
Ньюмен Ногс, товарищ мой и друг,
Кружкой грога из таверны ближней,
Мы смягчаем грубую игру
Джентльмена, что зовется жизнью.
1923, Москва

«Я о тебе пишу. И знаю, эти строки…»

Я о тебе пишу. И знаю, эти строки
Здесь без меня останутся и будут
Печальной книгой в черном переплете,
Печальной книгой о земной любви.
И ты припомнишь медную кольчугу
Сентябрьских дней, и медный звон ветвей
И пахнущую яблоками свежесть
Простых и величавых утр.
И жизнь мою суровую ты вспомнишь,
Глаза мои и губы, и любовь –
И грешную мою помянешь душу,
И всё простишь, полюбишь и поймешь.
Я не умру. Глазами этой книги
Я видеть буду милый, страшный мир;
Я буду слышать, как звенят трамваи,
Как город голосом густым гудит.
И спутницей внимательной и нежной
Я жизнь твою с начала до конца
Пройду, и передам неведомым потомкам
Великолепный дар – любовь мою к тебе.
Пройдут года по шпалам черных точек,
Железные года – страницы пробегут, –
Но милой лирики прозрачнее прохлады, –
Как старого вина всё драгоценней вкус.
1923

«Вкус моих губ ты забыл, забыл…»

Вкус моих губ ты забыл, забыл,
Губы другие теперь полюбил.
Косы ее тяжелей и черней,
Сердце ее и добрей и верней.
В комнату вашу неслышно вхожу,
В очи жены твоей тихо гляжу.
Хуже была ль я, лучше ль она? –
Друга покинутого жена.
Что ж ты читаешь жене своей
Горькую повесть любви моей?
Ты расскажи ей о страшных днях,
О поцелуях моих, стихах,
Ты расскажи, как была я зла,
Как осенью раз навсегда ушла.
1923

«Подруга, дружбы ласковые узы…»

Е.П.
Подруга, дружбы ласковые узы
Мы сохранили с детства до сих пор, –
Тревожным голос пропели музы
Пророческий свой приговор.
И часто нас свинцовый глаз рассвета
Видал склоненных над одним столом –
И сколько песен пламенных пропето,
И сколько бед разнесено пером.
Ты помнишь комнату, убогую, как ужин,
Густую пыль от печки и от книг.
Нет ничего. И вместо денег – дружба,
А за окном бульварные огни,
И звонкие проносятся трамваи.
Гудит Москва. У нас покой и тишь.
И синий чайник с жидким мутным чаем
Пофыркивает лишь…
В косом трюмо перекосился Ленин,
Глядятся вещи в мутное стекло.
О, милые часы стихов, тоски и лени,
Беспутной юности беспутный эпилог.
Об этом времени веселом и суровом
Мы будем вспоминать и радоваться вновь.
Подруга милая, помянем добрым словом
Российских муз и сохраним любовь.

«Пути истории торжественны и грозны…»

Пути истории торжественны и грозны –
Огромный век. Огромные дела.
Над Русью древний всколыхнулся воздух,
От сна очнувшись, темная пошла.
Не по проселочной, не по большой дороге,
Не с кистенем, не с посохом в руках. –
Надвинув кепи на шальные брови
И в куртке кожаной с винтовкой на плечах
Пошла, спокойная, сквозь тифы и расстрелы,

Рекомендуем почитать
Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.