Пророки желтого карлика - [11]

Мы пришли много раньше, зал был более чем полупустой, и от нечего делать стали гадать, кто из имеющихся в наличии девушек в первых рядах и есть искомая. Самым плохим в тот момент, с нашей точки зрения, была ее талантливость (как утверждала моя матушка вполне недвусмысленная). Результатом наших изысканий явилась девушка в темном платье и очках, с таким выражением лица, что сразу хотелось посмотреть, какого цвета у нее чулок. Когда мы поняли, что это единственная, сколько-нибудь проходящая по конкурсу на талантливость кандидатка в композиторы, наше настроение опустилось в такие унылые низины, что нам совершенно расхотелось знакомиться с кем бы то ни было и мы лишь с нетерпением ждали окончания вечера.

Композитор со своими песнями значилась в самом конце программы.

Объявили ее выход и на сцену с угла первого ряда, одним выстрелом разрушив все наши представления, поднялась симпатичная рослая брюнетка в платье с явно подчеркнутыми модными линиями. Красивой я бы ее не назвал, но и в образ синего чулка она явно не влезала. Песни у нее были очень любопытные, в современном стиле, на стихи романтических поэтов разных поколений, молодых и классиков. После выступления у нее даже просили автографы, что вконец смутило моего верного оруженосца и он как-то поразительно быстро ретировался в дальний угол зрительного зала, так что пришлось искать сначала его, а уж потом нашу потенциальную знакомую, которая за это время успела спуститься в раздевалку. Как бы то ни было, в атаку пришлось идти мне, а друг мой скакал в арьергарде. Следствием такого боевого порядка было то, что весь последующий разговор свелся к нашему с Танечкой диалогу, а бедный Димка играл роль прослушивающего устройства, о котором вспоминают лишь когда оно перестает исправно функционировать. Знакомство наше минута от минуты крепло, росло и ширилось, пока, наконец, не достигло апогея у рояля в гостиной Димкиных аппортаментов. Димка с родителями жил в добротном наркомовском доме на Калининском, где стены такие толстые, что последовавший без промедления ночной концерт после концерта не потревожил ни одного из уважаемых соседей.

Татьяна играла с потрясающей экспрессией, лицо ее преображалось, становилось красивым, проглядывало сквозь всплески музыки, как мерещится, должно быть, личико русалки сквозь поверхность прозрачного горного озера. На меня музыка всегда действовала как на дремучего питекантропа, она завораживала меня так, что хотелось качаться в ритмическом первобытном танце у большого костра или выть на луну. Димка же вообще сидел с расширившимися зрачками, открывши рот, только что слюна не капала. Чудесный получился вечер. И лишь одно подозрение, которое все крепло и, наконец, превратилось в уверенность, подтачивая то светлое, что осталось в душе от этой встречи. Димка, по-видимому, опять влюбился. Он вообще был весьма влюбчив, в отличие от меня, Не скажу, чтобы мне не нравились многие девушки, но Димке каким-то непонятным образом удавалось влюбляться, как говорится, сходу и часто, но всегда сильно. Кроме того, за исключением этого последнего, пока еще в предположении случая, он умудрялся влюбляться в таких женщин, в которых сам я абсолютно ничего привлекательного не находил. Правда, об этом не спорят, но наши вкусы отличались разительно, настолько, что меня это никогда не переставало поражать. Его бывшая жена, которую он любил с заметной силой, ушла от него, как говорят, "в никуда". Ушла скорее всего потому, что он ее любил. Древние по этому поводу сказали бы :"Ничего слишком". Следовать заветам греческих философов Димке никогда не удавалось. А ведь он еще и не был физиком, как я! Физиков женщинам трудно любить. Просто любить только тех из них, что занимаются наукой на работе, с восьми до шести. Чтобы любить, надо понимать человека, знать, чем он живет, сопереживать.

Чудесно, если надо вникать лишь в перипетии служебной карьеры и графика роста заработной платы. Куда хуже, если область переживаний любимого, в основном, располагается в стране с неизвестным числом измерений, направленных во всевозможные стороны самым невероятным образом. Мне часто говорили, что я умею объяснять совершенно непонятные вещи. Но объяснять еще не значит увлечь. Свою жену я, например, сколько ни старался, не смог привлечь на свою сторону.

Страна физика для нее так и осталась чужой, а ведь ее страна Лингвистики, Поэзии, Музыки - для меня такой никогда не была. Наука физика - это проза неорганической природы, в которой мы живем, проза, написанная языком математики. Поэтому физические теории подобны прекрасным описаниям морей, скал, лесов и степей, которые мы находим у талантливых писателей-прозаиков. Смешны и ограничены те гуманитарии, что кичась своим узкоспециальным творчеством, закрывают глаза и лишают себя счастья видеть чудесные пейзажи, открывающиеся всем, кто возьмет на себя труд изучить язык, на котором сегодня говорит с нами природа - язык математики. Читать и объясняться на нем, правда, нужно уметь без словаря. Как бы то ни было, этот язык всеобщим еще не стал, потому-то бедным девушкам так тяжело с нами - технарями. Многим не дано даже уразуметь, как вообще можно увлекаться тем, что так сухо и скучно. Да и понятно - что может быть скучнее, чем читать Шекспира со словарем! Физикам же, в отличии от гуманитариев, не признающих языка науки, язык чувств весьма знаком, и они, по правде сказать, никогда не удалялись от него излишне далеко.