Пророки? Прозорливцы? - [10]

Итак, события и факты, которые воспроизводят сенсетивы, произошли много лет позднее того, как была сделана фотография. Следовательно, по отношению к ней это есть информация из будущего. Если же вести отсчет от момента, когда производится эксперимент, то это информация из прошлого. Получается, что информация, которой оперируют экстрасенсы, принадлежит как прошлому, так и будущему одновременно. Либо, что еще труднее представить себе, но что тем не менее более вероятно, информация эта пребывает в некоем нечто, где время вообще не имеет деления на прошлое и будущее.

На мысль, что подобное членение времени выражает лишь наше субъективное его восприятие, наводят и некоторые другие эксперименты, проводящиеся в СССР.

Врач-гипнотизер Борис Богомыслов переселял испытуемого в личность, связанную с ним генетически, — в отца, деда и т. д. Когда сегодняшний юноша становился таким образом собственным прадедом и оказывался по времени где-то в начале века, вся информация о сегодняшних событиях и обстоятельствах оказывалась также совершенно стерта. Предметы бытовой техники и современной цивилизации, окружающие его повседневно, в этом его состоянии представлялись ему совершенно непонятными, незнакомыми и вызывали настороженное любопытство. Когда гипнотизер подвел его к окну и показал движущийся автомобиль, тот сначала испуганно отшатнулся, потом долго изумленно смотрел на него и на вопрос, как он думает, что это, ответил: «Какой-то зверь».

В подобном эксперименте человек, перенесенный в прошлое, не знал ни понятия, ни самого слова «самолет». Когда же гипнотизер попытался мысленно внушить ему этот образ (прием, обычно срабатывающий безотказно), тот на вопросы, что представляется ему, что он видит, ответил: — Летящую ворону.

Но если человек оказывается столь полно «отключен» от эпохи, которую он как бы покинул, логично предположить, что сознание его в той же мере подключается к времени, в которое он «пришел». Подтвердить это предположение могло только одно: испытуемый в таком состоянии должен был сообщить нечто, что не могло бы быть ему известно в состоянии вне гипноза.

Богомыслов поставил такой опыт. Юноше было внушено, что он — собственный отец. В этом состоянии, отвечая на вопросы, он стал подробно рассказывать о времени, когда учился в военном училище. Он называл фамилии преподавателей, своих командиров, тех, что стояли над ними. Рассказал даже о своей любовной истории, которая произошла с ним тогда, задолго до его женитьбы и рождения сына. Говоря об этом, он заметно волновался, когда же его спросили, почему они все-таки расстались, отказался отвечать даже в гипнозе:

— Это касается только нас!

Если сын и знал, в общих чертах, о том, что когда-то отец его был в военном училище, маловероятно, чтобы ему оказались известны все мелкие детали, с этим связанные, включая даже расположение учебных зданий (об этом он тоже говорил, находясь в гипнозе; и то, как это было описано им, подтвердилось). И наконец, представляется совершенно маловероятным, чтобы отец стал делится с юношей-сыном обстоятельствами своей личной жизни до женитьбы.

Этот и ряд подобных экспериментов убедительно показали: человек, погруженный в прошлое в образе конкретного, жившего тогда человека, способен узнавать о вещах и обстоятельствах, относящихся к тому времени, о которых до этого он не мог знать.

— Молодому человеку, — рассказывает Богомыслов, — в глубоком гипнозе было внушено, что он — отец своего отца, т. е. дед, погибший на фронте во время Второй мировой войны. В этом состоянии он подробно рассказывал, как их готовили: научили стрелять из винтовки и на этом вся военная подготовка была закончена. Потом говорил, что сейчас, осенью 1941 года, он в составе 67-го стрелкового полка вместе с другими солдатами занимает оборону под Москвой. «Письма домой пишешь?» — спросил я его. «Я же неграмотный», — он даже как бы удивился, что я не знаю этого. «Так попросил бы кого-нибудь». — «Есть тут у нас один „писарь“, так к нему такая очередь!» Я попытался далее день за днем с его слов «проследить», что было с ним. Я говорил ему: «Сейчас 30 сентября», «5 октября», «15». Всякий раз он говорил, что с ним: отступают, под артобстрелом, заняли оборону. Когда дошли до 20 октября, он не мог отвечать на вопросы, только тяжело и прерывисто дышал. Я понял, что с дедом испытуемого что-то произошло именно в этот день и поспешил вывести молодого человека из гипноза. На запрос, направленный в Архив Советской Армии, был получен ответ, что рядовой такой-то служил в 67-м стрелковом полку, воевал под Москвой, где и был тяжело ранен 20 октября 1941 года. Пропал без вести и, очевидно, погиб он позже, в 1942 году.

Близкие, когда я связался с ними, подтвердили, что он был неграмотен и ни одного письма от него они не получили. Не знали они и о его ранении, и тем более когда оно произошло. Я не говорю уже о том, что не знали и не могли знать они, в каком полку служил он. Даже если бы он и написал им, то номер части, где служил он, не мог бы указать, так как это было разглашение военной тайны, и военная цензура не пропустила бы этого. Соответственно и внук его ничего этого не знал и никак не мог знать. Но все открылось, стало вдруг известно ему почти через полвека, когда он оказался «перенесен» во время и в образ своею деда.