Пророк - [56]

Отступали, едва волоча ноги, тащили за собой мёртвых и раненых. Сумерки сгущались над лагерем. Микаш отнёс Келмана к остальным мёртвым у северного выхода из ложбины. Их укладывали рядами по звеньям и ротам, заворачивали в холщовые саваны и готовили к погребению.

Микаш устроил Келмана на свободном участке земли рядом с ещё одним Зябликом. Невозмутимого Аттоша укусила ядовитая горгона. Его не успели доставить в лазарет — околел в дороге. Микаш долго разглядывал его, чтобы не забыть, никого из них! Лицо почернело, из уголков губ выступила смрадная пена.

Из оцепенения вывел дребезжащий голос Збиденя:

— Никак не можешь отпустить? Правильно, виноват! Почему приказа ослушался?

— Келман бы не справился. Я хотел помочь! — заспорил Микаш.

— Помог? Из-за тебя пяток гарпий ушли и Дидье с Кашталем едва не погибли, а для Келмана ничего не изменилось. Он сам выбрал свой путь и выбрал правильно — слушать командира. Потому что мы делаем общее дело. Если одна рука работает отдельно, её следует отсечь, какой бы сильной она ни была.

Во взбешённых щёлках глаз ясно виделась неизбежная участь. Збидень прав. Хорошо сражаться — ещё не значит уметь подчиняться и делать общее дело. Для армии второе важнее. Микаш сжал кулаки:

— Прошу, позвольте остаться на погребение!

— Ступай к маршалу, — Збидень вручил ему серебряного зяблика и отвернулся. — Пускай он сам решает.

Спорить не было смысла. Микаш направился в сердце лагеря.

Тишина до боли въедалась в кости, сдавливала и без того звенящую голову. Костры не трещали дровами, безмолвное пламя неслышно облизывало деревяшки, щекоча ноздри дымком и запахом похлёбки. Усталые воины словно онемели, переговариваясь лишь короткими взглядами, даже ветер не ворошил серые палатки. Только реял похожий на привидение белый флаг над вытянутым прямоугольником маршальского шатра.

Стражники перегородили путь скрещёнными алебардами. Микаш показал им зяблика, и его пропустили внутрь. За пологом притаилась небольшая прихожая, отделённая от остального шатра занавеской. За ней можно было разглядеть с дюжину силуэтов, обрисованных светом пламени. Капитаны собрались на военный совет. Микаш замер, прислушиваясь.

— Потери значительные, но основные цели мы взяли, посему не вижу смысла отступать в шаге от победы, — не терпящим возражений голосом вещал Гэвин. Остальные молчали. — Вначале нужно снять соглядатаев с воздуха. Гарпий у противника почти не осталось, а горгульи не поднимаются так высоко и много слабее. Для завершения задачи воспользуемся летучими отрядами.

Пирокинетиков и телекинетиков поставим на этих скалах, — силуэт маршала склонился над столом, на котором наверняка лежал план местности. — В авангарде пойдут иллюзионисты вместе с ротой белогрудок. Они загонят противника в эту щель под огонь. Расплавим их как в кузнечном горне. С другой стороны выход закроют наши основные войска, чтобы наверняка никто не сбежал. Вопросы или возражения?

Все молчали, даже не шевелились. Микаш выглянул из-за занавеси. Капитаны собрались вокруг большой жаровни, в которой ярко горели поленья. У противоположной от входа стены стоял одинокий короб с вещами, ковёр устилали толстые подушки. Под потолком висели сухие пучки трав, источавшие свежий запах. Микаш прошёл к приземистому столу с картой, на противоположной стороне которого замер Гэвин. Пальцами он перебирал белые бусы, стуча крупными круглыми семенами друг об друга.

— Слишком рискованно разделяться и оставлять тыл неприкрытым, — высказался Микаш, изучая позиции войск, отмеченные деревянными фигурами.

Один из капитанов одёрнул его за плечо, посыпались упрёки:

— Кто таков? Как посмел возражать маршалу? Как посмел усомниться в его уме и суждениях? Почему пробрался на совет эдакий голодранец? Кто его пустил? Уж не лазутчик ли?

Микаш понурился. Молчание — золото, как он мог забыть? Хотя чего переживать, всё равно выгонят. А там… выпорют-не выпорют, да пускай хоть вздёрнут — без разницы.

Поток возмущения прервал раскатистый смех. Все замолкли и уставились на Гэвина.

— Ну вы и трусы, господа. Один безземельный паренёк высказаться не побоялся.

— Это — не смелость, а глупость, — пробормотал Микаш.

Расслышал его, кажется, только маршал, и едва заметно усмехнулся. Лучше бы запугал! А так… будто лицо ошпарило. Горит! Даже поднять глаза боязно, а взгляд всё бродит по позициям, в мыслях уже рисуется картина следующего боя.

— Пойдите-ка все вон! — крикнул Гэвин и хлопнул в ладоши.

Капитаны нехотя покидали шатёр, осыпая Микаша негодующими взглядами. Он замешкался. Стоит ли докладывать о провинности или уйти вместе со всеми? Здравый смысл возобладал, и Микаш направился к выходу.

— Э, нет, ты останься, — приказал Гэвина.

Микаш сглотнул и повернулся. Из-за его спины выступил подтянутый, в слишком аккуратной для похода одежде капитан. Возраста, должно быть, такого же, как Гэвин, черты лица мелкие и тонкие.

— Целители просили доложить, что мастер Фейн скончался. Тело готовят для погребения, — отрапортовал он с порога.

— Да-а-а, — протянул Гэвин. — После встречи с пифоном мало кто выживает. Жаль парня, никогда не доставлял хлопот. Кажется, у него сын остался возраста первого посвящения? Если мать не воспротивится, можно сделать его компаньоном моего сына Брана. Тому как раз общения со сверстниками не хватает.