Пророчества Авеля. О будущем России - [45]

Тут уже не могло быть никакого предварительного сообщения между мальчиком и магом, а главное то, что и сам волшебник не мог иметь об этом предмете никаких сведений. Можно допустить, что мальчик действительно видел все, им описываемое; таким же образом и сам г. Лэн, если б он был на месте этого ребенка, мог видеть то же самое. Волшебник доказал это, приготовив однажды магическое зеркало из чернил на ладони одной молоденькой англичанки, которая, посмотрев в него немножко, сказала, что «она видит метлу, которая сама собою мела землю», и это ее так испугало, что она не хотела долее смотреть. Слушая рассказ (нигде ненапечатанный) лорда Прюдо и майора Феликса о чудных действиях египетского мага, мы полагали, что все эти явления были производимы посредством тайного сообщения мага с мальчиком, так же точно, как то было с говорящей куклой-женщиной и с знаменитым игроком в шахматы; но это мнение совершенно уничтожается рассказом г. Лэна. Впрочем, желая получить некоторые пояснения насчет предосторожностей, которые он принимал при сих таинственных явлениях, мы сделали г. Лэну несколько вопросов, как например, о месте действия, о том, внутри или вне дома проводили опыт; об обществе, которое при этом собиралось, толпилось ли оно около его или иначе; как он сам стоял относительно мальчика и мага, и многие другие вопросы, на которые он нисколько немедля и с подробностию отвечал нам. Действие, как видно, происходило в маленькой гостиной в 15 футов длины и десять ширины, и которую он описывает самым подробным образом, со всею ее мебелью и убранством; маг посетил его вечером. Лэн пишет: «Общество наше состояло из мага, мальчика, Осман-эфенди (переводчика при британском консульстве) и меня. В смежном кабинете никого не было, и туда нельзя было иначе попасть, как через гостиную. Я был один, когда явился маг. Он прямо сел на диван, и долго сидел, почти не шевелясь; единственные его приготовления были заклинания, которые он начертил на бумаге, и которые я тут же списал; потом велел он принести жаровню и благовоний. Я не сводил глаз с мага во все время его действий. Я сел возле него по правую, Осман по левую сторону, а мальчик был поставлен против мага на скамейку; перед мальчиком была поставлена закрытая жаровня. Левой рукой маг держал его за пальцы правой руки, в которой были налиты чернила; в правой руке маг держал лоскутки бумаги и благовония, которые он по временам бросал на горящие уголья; он строго приказывал мальчику ни на одну секунду не отводить глаз от чернил во все продолжение действия. Заставляя мальчика вызывать какое-нибудь лицо, я с удвоенным вниманием наблюдал за магом и Османом. Последний,— я в этом совершенно уверен,— не намекал ни словом, ни знаком; да и к тому же лица, которых вызывал мальчик по моей просьбе, были ему неизвестны. Я принял все меры, чтоб он не имел предварительных сношений с мальчиком, и иногда даже случалось, что опыт не удавался, когда Осман мог иметь с ним какое-нибудь сношение. Короче сказать, нет предосторожности, которой бы я не взял в этом случае. Здесь еще необходимо упомянуть весьма важное обстоятельство, что мавританское наречие мага было мне гораздо понятнее, нежели мальчику. Это наречие нельзя назвать чисто мавританским: это была какая-то смесь наречий книжного, мавританского и египетского, так что маг должен был переменять слова свои, для того, чтоб мальчик его понимал».

Итак, мы можем сказать, что участвовали в колдовстве только трое: маг, жаровня со всеми принадлежностями и мальчик; мы бы могли также принять чернила за четвертое средство чарования; но понятие, которое мы составили об этом действии, придает очень мало важности чернилам. Мы говорили, что волшебник мог иметь рисунки тех предметов, которые видел и описал мальчик; но каким образом сей последний мог видеть эти рисунки, когда ему было строго запрещено «отводить на одну секунду глаза свои от чернил в продолжении всего действия». Это самое изъясняет, между прочим, почему мальчик должен быть известных лет: слишком малый, он бы не умел объяснить видимые предметы; слишком взрослый — мог упрямиться, или, увлеченный любопытством, посмотреть и на то, что, может быть, ему и не следовало видеть. Нет сомнения, что хотя мальчик не видел рисунков, но видел предметы, на них изображенные, и видел их посредством отражения,— это доказывается превращением в магическом зеркале правой руки лорда

Нельсона на левую. Но, может быть, сам заклинатель без намерения допустил это. Признание мага г. Лэну, что предметы являются мальчику как в зеркале, может повести к некоторой разгадке этой тайны. Постараемся объяснить наше предложение: отражаемые предметы картины могли являться в вогнутом зеркале, прикрепленном, вероятно, где-нибудь к одежде мага, и скрытом в складках широкой и неуклюжей верхней его мантии; жжение благовоний, кориандра и лоскутков бумаги, от времени до времени повторяемое, должно было беспрестанно усиливать как жар, так и облако дыма под самыми глазами мальчика, куда и могли переходить все изображения, ибо г. Лэн говорит, что волшебник, жаровня и мальчик находились в одном направлении и могли иметь сообщение; так как первый держал крепко пальцы мальчиковой правой руки, то и мог, управляя им по произволу, наблюдать, чтоб фокус отражения упадал в магическое чернильное зеркало; а строгое запрещение мальчику подымать глаза было делано без сомнения с тем умыслом, чтоб не допустить его видеть то место, откуда проистекал луч отраженного света. Все эти штуки могли быть легко устроены так, что ни г. Лэн, ни Осман этого не подозревали и не заметили, потому что они сидели за зеркалом, а действие, производимое этим зеркалом, известно всем. Сэр Давид Брустер (Bruster), в своих письмах о натуральной магии, говорит: «Вогнутое зеркало есть главный инструмент волшебника и всегда играет важную роль во всех оптических обманах; поверхность этого зеркала эллиптическая; если какой-нибудь предмет изображен в одном фокусе эллипса, то в другом фокусе этот предмет является в обратном виде и покажется зрителю, посаженному на известное место, висящим на воздухе, так что, если зеркало и настоящий предмет, отраженный в нем, скрыты от взора присутствующих, то явление это может показаться сверхъестественным. «Посредством этих-то зеркал,— говорит Брустер,— жрецы капищ языческих вызывали богов, и привидения являлись посреди дыма, подымавшегося с курений». Необыкновенные действия подобных заклинаний описаны знаменитым Бенвенуто Челлини, который сам был в одном из них участником: «Целые легионы духов,— говорит он,— явились, по повелению волшебника, посреди дымной атмосферы обширного покоя»; короче, посредством того же самого зеркала, несколько лет тому назад показывали в фантасмагории жителям Лондона друзей их, разлученных с ними или умерших. Как же нам не предположить, чтобы уроженец страны, славившейся в древности своими заклинателями, не имел понятия о вогнутом зеркале?