Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах - [23]
Я вела с Любой беседы о её прошлом на протяжении десяти лет. Каждое лето я навещала её в её тесной однокомнатной квартирке в типовой многоэтажке на проспекте Победы в Киеве. Она переехала в неё в 1960-х годах, и обстановка была ещё старой советской: темный полированный буфет, письменный стол, диван-кровать, два простых кресла и несколько полок на одной из стен, оклеенных желтыми цветастыми обоями.
Мои визиты всегда проходили одинаково. Утреннее летнее солнце било в окно, но если опустить дешевые вьетнамские соломенные жалюзи, в комнате становилось темно и прохладно. Детали Любиных историй всё время менялись, но суть их оставалась неизменной: она была советская героиня, её все любили. Всё, конец истории.
Дочь русского и немки, Люба выросла в Киеве в религиозной семье. Её мать умерла очень рано, и отец, в поисках духовной опоры, обратился к Богу. Он часами простаивал в церкви и заставлял Любу, младшую из четырёх его детей, сопровождать его. Она говорит, что это были худшие моменты её жизни: мрачное пространство, бабушки в чёрных платках, кладущие поклоны, и отец на коленях, держит её за руку. Вдыхая тяжёлый запах ладана, она уносилась в мир фантазий, представляя себя бесстрашной сказочной принцессой.
Когда Люба стала достаточно взрослой, чтобы осознать большевистский лозунг «Религия есть опиум народа», её фантазии с принцесс переключились на пролетариат. Она представляла себе своё будущее очень отчетливо: она, с короткой стрижкой, с длинной сигаретой в руке и в красной косынке — не то что эти чёрные платки, которые носили бабушки в церкви. У неё будет длинное кожаное пальто, как у первого руководителя ВЧК Феликса Дзержинского. После окончания школы она получит смелую мужскую профессию и достигнет в ней совершенства. Она была уверена, что её ждёт судьба советского героя — как в гимне «Интернационал», который они с энтузиазмом распевали в школе: «Кто был ничем, тот станет всем».
После школы юная энтузиастка закончила годичные курсы при Киевском геологоразведочном техникуме и в 1931 году присоединилась к геологической партии, работавшей в окрестностях Киева. Выбрав такую неженскую профессию, в экспедиции она предсказуемо оказалась единственной девушкой и очень скоро вышла замуж за её начальника Ефима Белоненко. Брак, однако, продлился недолго, и вскоре двадцатиоднолетняя Люба вернулась в украинскую столицу с восьмимесячным сыном Толей на руках.
Энтузиазм в первые советские десятилетия бил через край, но даже на этом фоне Люба выделялась своей неуёмной энергией, что помогло ей получить престижную (но не очень высокую) должность в секретариате Совета народных комиссаров Украины. Её низкое происхождение: мать — посудомойка, отец — мелкий банковский служащий, — было положительным активом в пролетарском государстве, и она его использовала, чтобы подняться по коммунистической лестнице к успеху.
Впрочем, даже для Любы карьерное продвижение внутри советской бюрократии оказалось трудным без помощи мужа. Коммунизм позволил женщинам работать, а не только довольствоваться ролью домохозяйки, и, к чести Любы, она попыталась добиться успеха собственными силами, бросив вызов превосходству мужчин. Но, хотя на словах советское общество отринуло своё патриархальное прошлое, сказать это было проще, чем сделать. Сколько бы ни призывала к женской независимости Надежда Крупская, Советский Союз так и не стал местом, где женщины могли бы свободно строить карьеру, не оглядываясь на свой семейный статус; социальные стереотипы по поводу необходимости брака и семьи сводили на нет лозунги эгалитаризма.
Любины амбиции — насчет карьеры и будущего мужа — привели её в любительскую авиашколу в Киеве и, в конечном счёте, к инструктору Леониду Хрущёву. Однажды во время тренировочного задания Люба сидела впереди, а Леонид на заднем сидении самолета У-2. Следуя его инструкциям, она последовательно выполнила переворот, бочку, мертвую петлю и поворот на 360 градусов. Всякий раз, когда она направляла самолет вверх или вниз, она слышала, как он хохочет над её прилежными, но не слишком мастерскими маневрами. Позднее он озвучил своё мнение: «Девушки летать не могут». Ленинский лозунг насчет кухарки, которая может управлять государством, полностью разделяемый его родителями, прошёл мимо их политически не подкованного сына.
Возможно, новая пассия Леонида не была столь же талантливым пилотом, как он — по словам Любы, «всё, что Лёня делал, он делал блестяще» — зато она была молодым коммунистом. И в ОСОАВИАХИМе, и в Секретариате СНК она была комсомольским лидером, и это позволило ей занять важное место в политической жизни аэродрома. Выражаясь языком того времени, она была «идейным авангардом», и именно отношения с ней, а не его мастерство пилота помогли улучшить Лёнин идейно-политический образ.
В отличие от других женщин в жизни Леонида, Люба вызвала интерес Никиты Сергеевича. Он мечтал с нею познакомиться, надеясь, что её любовь сможет направить его неприкаянного сына в нужном направлении. В то время Леонид, который всегда следовал модным тенденциям, увлекся фотографией. Наряду с авиацией, это было ещё одно популярное увлечение эпохи. Вся его комната в доме на Левашовской в Киеве была завалена катушками фотопленки и пачками отпечатанных снимков. Хрущёв, как-то зайдя в комнату сына, заметил множество лежащих повсюду фотографий одной и той же женщины.
