Стоянка нагульной отары была с хозяйстве самой дальней, час ходу на подводе. Председатель Базаров поскупился на электрический движок, и вечера приходилось коротать при свете вонючей керосинки. Приземистая избушка с одним окном, в ней помещались узкие нары, печь и стол. Бревенчатая кошара со сгнившими вытяжными труба ми доживала свой век.
Вдруг на эту вот заимку приехал — как снег на голову! — двоюродный брат, с которым они вместе росли до школы и который, не в пример ему, выбился в люди, иначе говоря, осел в городе, получил квартиру, отработав немало лет на заводе. Родственник с последней их встречи пополнел, побелел лицом, рядом с личными «Жигулями» стал вроде бы выше. Жорик восхищенно причмокнул — вот тебе и слесарь! Но тот объяснил, что, получив квартиру, ушел с завода и теперь работает в сфере услуг. Он привез подарки — сверкающий никелем нож и бинокль восьмикратного увеличения, вещи дорогие, а главное, нужные. Да, у брата не зря голова на плечах! Не забыл и давний заказ — плоские батарейки для транзисторного приемника. Жорик чуть из прослезился — без радио на заимке было вовсе тоскливо. Ради такого события забил валушка пожирнее.
За бутылкой многозвездного коньяка брат, ловко обгладывая баранье ребрышко, попросил уступить ему дом в Шулутах — просторный и еще крепкий. Притом сказал, что все равно Жорик в нем толком не живет, а нынче на отаре пропадает, его же семье нужно строить дачу — если разобрать дом и перевезти, то лучшей и не найти! Он совал Жорику новенькие — порезаться можно! — червонцы и целовал в губы: подросли его сыновья, ему — родные племянники, им нужен свежий воздух, с этим делом в городе дефицит. Но Жорик как-то некстати вспомнил про фотографию отца и матери на стене с намертво приколоченной рамкой. И потом, по просьбе Базарова, он пустил в дом молодых специалистов, неудобно их выгонять на мороз. И, как не был добродушно-пьян, сумел выговорить непослушными губами «нет». Брат засопел, выпятил нижнюю губу, и стало заметно, что они все же родня… Он даже не захотел брать баранину, но Жорик настоял, чувствуя за собой вину. Заглядывая брату в глаза, суетился, укладывая мясо в багажник. «Жигули» рванули с места, Жорик, державшийся за ручку, упал.
А на следующий день на отаре объявился ветеринарный врач Семенов, быстро, будто знал где, нашел в дощатом сарае копыта и шкуру. Жорик забормотал что-то про овечью вертячку, но, видать, в чабанских хитростях был еще слаб, если ветеринар только рассмеялся и, задав пару вопросов, уличил во лжи. Ветврач — сутулый, худой, в очках с золотой оправой и телогрейке, зажав папиросу желтыми зубами, многозначительно процедил, что на отару Нурова прибывает комиссия с проверкой. Из города! И рассказал, между прочим, что в соседнем колхозе одного чабана посадили в тюрьму за все хорошее. От таких слов Жорику стало плохо. У него и так с перепоя раскалывалась голова, а тут ослабли коленки, и он готов был бухнуться ветврачу в ноги. Семенов протер очки носовым платком и процедил, что комиссия во всем разберется.
Нахохлившись в седле, Жорик пас валушков по жнивью. Пепельно-белые волны убегали к горизонту, узким клином сосняк врезался в даль, истончаясь к нежно-голубым зубцам гор. Жемчужной струйкой поблескивала река, но Шулут за лесом не было видно. Ясно, морозно и тихо. Снег лежал редкими островками, овцы легко добывали корм. Низкорослый мерин, фыркая, переступал, хрупая тонким настом, укачивал седока. Жорик бросил поводья, закрыл глаза и представил, что он в лодке, в нарядной белой, как в кино, одежде — отпустил весла, а море робко плещется в борт… И «нет проблем», как говаривал глава артели шабашников, закоренелый бегунок от алиментов дядя Василий…
Он поздно заметил выползшую из-за сопки коробочку «уазика». Машина, одолев подъем, прибавила ходу, запрыгала по твердой, как сапожная подошва, колее. Натянув поглубже ушанку, Жорик ткнул стременам. и гривастого мерина в бока, дернул поводья… Взмокнув от усердия и спешки, пригнал отару на заимку. А там уже вовсю хозяйничали гости: высокие мужчины в пыжиковых шапках — один в дубленке, другой, постройнее, в кожаном плаще. Они уверенно вышагивали по загонам, громко переговаривались, заразительно смеялись. Возле них, еще больше ссутулясь, мельтешил Семенов, рассказывал, очевидно, что-то забавное. У крыльца белозубо скалился присевший на корточки молодой парень в кожанке, выпучив глаза, выдувал искры из мокрых от снега щепок. Парень — шофер, понял Жорик — вдруг закашлялся от дыма. «Кто ж так костер разводит, дурень?» — подумал, слезая с мерина, Жорик. И ему стало интересно, чего это они с костром возятся? Печь же в доме!
Семенов показал рукой на Жорика, блеснув золотой оправой очков, — гости, давно с улыбками следившие за чабаном, снова громко рассмеялись. Привязав коня к столбу, Жорик хмуро им кивнул, покрикивая, начал загонять валушков в дворики — передние упирались, завидев внутри людей. Поднялось суматошное блеянье. «Начальство»! — озлился Жорик.
От комиссии он ничего хорошего не ждал. Раз приехали, значит, будут ему, Жаргалу Нурову, рыть яму. Это Семенов-нохой
