Пропавшая глава - [26]

Вульф приподнял брови:

— В самом деле? Как же он вас оскорбил?

— Ха! Я бы даже повторить не взялся, — отмахнулся критик. — Достаточно того, что он в крайне грубой форме выразился о моих родителях, усомнившись, в частности, что я вообще появился на свет от представителей человеческого племени. Понятно, что я немедленно уничтожил эту пакость. Я потом долго не мог руки отмыть.

— Что ж, вы, разумеется, ожидали какого-то ответа и на свою третью рецензию?

— Вы можете мне не поверить, мистер Вульф, но мне даже в голову не пришло, что он способен ответить мне через печать, — ответил Хоббс. — Я ежегодно рецензирую десятки книг. Я никогда не задумывался о том, как могут отреагировать их авторы.

Вульф заерзал, устраиваясь поудобнее.

— А как же, сэр, среагировали вы, прочитав эссе мистера Чайлдресса в «Манхэттен Литерари Таймс»?

Хоббса словно подбросило.

— Эссе! У меня язык бы не повернулся назвать так его клеветнический пасквиль. Он поставил целью во что бы не стало дать мне отповедь, и решил, что для этого все средства хороши. Я бы ещё стерпел, подвергни он сомнению мои литературные вкусы и привязанности, но ведь он весьма недвусмысленно обвинил меня в необъективности, причем, в небескорыстной. Намекнул, довольно открыто, что я принимаю деньги за благоприятные рецензии. Я заявил, что подам в суд за клевету, причём и на редактора «МЛТ» и на Хорэса Винсона из «Монарха».

— Вы и впрямь намеревались подать в суд?

— Я даже припомнить не могу, когда ещё был настолько взбешен, — произнёс Хоббс, подчёркивая каждое слово. Он вновь сложил руки на груди. — Да, я был всерьез намерен судиться с ними. Однако затем я передумал.

— В самом деле? А почему?

— Мистер Вульф, рискуя показаться вам излишне аффектированным, скажу тем не менее, что работа в моей жизни — главное. Семьёй я не обременён, да и увлечений особых нет, если не считать зарубежных поездок. Я владею небольшой виллой в Тоскане, и езжу туда по меньшей мере раз в год. Я считаюсь преуспевающим критиком, довольно известным, но, вместе с тем, мало кому знакомым. Хотя под всеми статьями я подписываюсь, в лицо меня почти никто не знает. И я этим очень дорожу. Некоторые люди кичатся своей популярностью и обожают, когда их узнают на улицах, в театрах или ресторанах. Я к таковым не отношусь. — Хоббс приумолк, чтобы перевести дух, и уставился на свои ухоженные ногти. Затем продолжил: — Когда мой гнев поутих, я осознал, что газетчики и фотографы не преминут разжечь из моего иска публичный скандал, и я утрачу свою анонимность. Такую цену заплатить я не мог.

Вульф нахмурился.

— И вы даже не разговаривали с Чарльзом Чайлдрессом после появления его статьи?

Хоббс энергично затряс головой.

— Я не мог заставить себя унизиться до разговора с ним. Я высказал всё, что думал, его издателю, мистеру Винсону. Вы уже беседовали с ним?

Вульф пропустил его вопрос мимо ушей.

— Мистер Хоббс, мистер Чайлдресс упрекнул вас в небескорыстности. Скажите, а приходилось вам и в самом деле принимать деньги в обмен на «благоприятные отзывы»?

Я готов был поставить три против двух, что Хоббс встанет и уйдёт. Он и впрямь уже привстал было, но в самый последний миг передумал и, снова усевшись, улыбнулся. Да-да, я не ошибаюсь — улыбнулся.

— Я не стану оскорблять себя ответом на этот вопрос, сэр. Но и не уйду в знак протеста. — Для разгневанного человека он держался с удивительным самообладанием. — Скажу лишь, что не вижу смысла отвечать на обвинения человека, жизнь которого оборвалась столь трагически.

Вульф прищурился.

— Я задам вам ещё несколько вопросов, сэр, после чего готов отпустить вас на Лонг-Айленд. Во-первых, не могли бы вы припомнить, где вы были в прошлый вторник, скажем, с десяти утра до четырех часов дня?

— Господи, да это же было девять дней назад! — возмущенно фыркнул Хоббс. Он полез во внутренний карман пиджака и выудил из него обтянутый лайкой ежедневник. Полистал странички, что-то бурча под нос. Наконец сказал: — Вот, нашёл. Как и ожидал: целый дом я провёл дома за чтением для меня это в порядке вещей. В «Газетт» я езжу не чаще, чем раз в неделю. Рецензии я обычно отправляю прямо из дома по модему. Да, вспомнил, я как раз читал автобиографию одного непонятого английского драматурга. Поделом непонятого. Совершенный кошмар.

Вульф закрыл глаза.

— А видели вы хоть кого-нибудь в тот день? — поинтересовался он.

— В том смысле, что сможет ли кто-нибудь засвидетельствовать, что я говорю правду? Увы, боюсь, что вынужден вас разочаровать, — Хоббс театрально пожал плечами. — В моем доме на Восточной Семьдесят девятой улице есть консьерж и лифтёр, но у нас есть и служебный ход, которым я частенько пользуюсь. Мусор, в частности, выбрасываю. Однако в тот день — я это точно помню — я вообще не выходил из дома до самого вечера, а вечером отправился поужинать с друзьями в чудесный ресторанчик на Третьей авеню.

Вульф, в представлении которого словосочетание «чудесный ресторанчик» было оксюмороном[8], поёжился, но быстро взял себя в руки.

— Скажите, о чем вы подумали, услышав о смерти мистера Чайлдресса? — спросил он.

Хоббс заморгал.

— Интересный вопрос, — произнес он наконец. — Немудрено, судя по вашей репутации. Вы ведь наверняка практиковались в умении сбивать с толку не ожидающих подвоха людей. Итак, позвольте вспомнить… О его самоубийстве точнее смерти — я узнал из «Газетт». Да, точно, вспомнил. В то утро я как раз был в редакции. Как только мне на стол положили свежий выпуск, я стал его пролистывать и наткнулся на сообщение о его смерти. Едва закончил его читать, как позвонил телефон. Редактор раздела культуры интересовался, достаточно ли я знал Чайлдресса, чтобы написать о нем памятную заметку на пару страниц. Я заявил — ничуть не покривив душой, — что не знал его вовсе, и этим все закончилось.