Проницательный Читатель - [3]

— Но даже если все так, зачем Вы пишете про то, о чем так мало знаете?

Ведь есть же профессиональные историки, они бы написали все намного точнее, чем Вы…

— Точнее??? — автор не мог скрыть улыбки, — Да Вы же не хуже меня знаете, каковы современные историки. Один убедительно бы доказал, что за псевдонимом Бертильон прятался Артур Конан Дойл, когда не хотел подписываться своим настоящим именем — Чезаре Ломброзо. Другой бы расписал на целую книгу свою гипотезу, что бертильонаж был создан спецслужбами, чтобы облегчить победу Франции во Второй Мировой войне. Ведь работать с бертильонажной картотекой может только такой же бюрократ и зануда, как и сам создатель. А такой типаж — большая редкость. Есть, правда, еще и третий. Он по старинке полагает, что историк — это тот, кто историю излагает, а не сочиняет. Да и к тому же этот третий знаменит своим драматургическим талантом. Но… дело в том, что он в последнее время не обращает внимания на фигуры, меньше чем императоры или генсеки.

— Ладно, пусть в этом Вы правы. Но я все равно не понимаю… Вы же губите свою репутацию, когда пишете такой бред и называете это историей.

Зачем?

— Ну знаете ли… Писатель — тоже человек. И тоже хочет от жизни получить свою коробку от ксерокса. А исторический детектив — один из самых беспроигрышных жанров. Общеизвестно, что многие, слушая«…Послушай ты, чурбан, Для друга дорогого, Сшей бархатный кафтан», представляют себя на месте короля. Хотя точно Вам скажу, что ровно сто процентов из тех, кто так думает, попасть в ту песню могут лишь в роли чурбана. Вот поэтому я уверен, что, если заставить читателя поверить в то, что он мог бы быть аристократом и умницей в золотое время с низким уровнем преступности из-за ментоскопирования, то произведение будет хорошо покупаться. А с другой стороны, пока я буду подменять в головах читателей вопрос «Почему мы так плохо живем?» на мечту «Ах, как жилось когда-то», то меня и печатать будут охотно. Так что, как не крути — а я прав!

— Да, с Вами трудно не согласиться, — растерянно сказал Проницательный Читатель, — но ведь как-то это все неэтично…

— Ну да, я тоже готов утверждать, что урчать пустым животом намного этичнее, но лишь до тех пор, пока это не касается лично меня.

Василий Ипполитович, который до того смаковал французский коньяк и не очень прислушивался к разговору, понял, что Проницательного Читателя загоняют в угол. А напарника надо выручать в любых ситуациях. Что он и сделал, ловко сменив тему разговора.

— Господа, не одним Бертильоном мудра полиция. Хотите дослушать, как я раскрыл это дело?

— Знаете, как по-настоящему зовут жертву преступления? — выкрикнул посыльный, — это беглый каторжник Никодим Пахомыч Мухораков!

— Да, это было бы интересно, если бы у нас не было подозреваемых. Тогда пришлось бы проверить его старые связи, обстоятельства дела, подельщиков. А теперь, когда мы точно знаем, что один из допрошенных лжет, это уже не имеет никакого значения. Кстати, я понял, как выявить преступника. Палкин, поймай-ка пролетку, в автомоторе мы все не поместимся.

И давайте проедем вместе с подозреваемыми в морг.

В покойницкую граф Пупкин вошел один, оставив сопровождающих за дверью. На столе лежало омытое тело покойного Мухоракова, смертельную бледность которого портил черный порез, перечеркнувший горло. Бросив беглый взгляд на рану, ставшую причиной смерти, Василий Ипполитович крикнул в сторону дверей:

— Палкин, зови сюда наших коллег и Отто Ивановича, — когда все вошли, граф обратился к барону, — Значит Вы только убили собаку?

— Совершенно верно, — Ляпкинд бросил взгляд на покойного и поморщился, — ужас какой. Живого человека зарезать — на это современный европеец не способен.

— Ну что же, спасибо Вам за помощь. Если Вы этого не делали, то убийца — Тяпкидзе. Мы Вас сейчас отпустим. Только один последний вопрос. Взгляните на рану. Видно, что наклон удара — снизу вверх. А князь намного выше покойного. Он что же, нужду справлял в тот момент, когда убил соседа?

Признавайтесь, за что Вы убили Мухоракова?

Сперва расслабившийся от обещания отпустить, а потом загипнотизированный голосом Пупкина, барон Ляпкинд не сразу сообразил, что его разоблачили. А когда понял, не счел нужным отмалчиваться.

— Я дважды, возвращаясь из города, видел его собаку на своем участке.

Это не просто так, он тайком к моей жене ходил! А ты, умник, уже больше ни одного дела не раскроешь, — барон схватился за свою трость, но моментально был скручен дюжими городовыми.

Когда его уводили, он вырывался и кричал: «Менты! Волки позорные». Василий Ипполитович только усмехнулся вслед этой ругани из уст пожилого аристократа. А про себя подумал: «Все же повезло нам, что после введения ментоскопирования из двух прозвищ выжило менее обидное. А то кричал бы он сейчас вместо „ментов“ „скопцы“. Ну и какая личная жизнь с таким прозвищем?»