Промзона - [142]

– Мало ли почему не вывел, – медленно сказал Извольский, – потому, что не бизнесмен, а бандит. А Саша Ревко не очень-то жалует бандитов.

– Так ведь весь и вопрос, кто бандит, а кто нет. Ведь трупы-то в истории появлялись с удивительной регулярностью. И мне лично Ревко прямо заявил, что трупы плодит Бельский, потому что ему это выгодно. Ведь чем больше криминальная составляющая конфликта, тем выше будет потом доля Бельского. А Косте и Степану он сказал что-то вроде: «Извольский называет свой бизнес чистым, но его зам убивает людей». Потому что опять-таки, чем выше криминальная составляющая конфликта – тем важней в нем моя роль.

– Вопрос в том, – заметил Извольский, – когда он врал, а когда нет.

– Он врал в обоих случаях, – сказал Денис. – Весь расчет Александра Феликсовича Ревко строился на двух привычках российского бизнеса: к хроническому вранью и хроническому недоверию. Допустим, Бельский везде повторяет, что я заказал Мансура и Горного. Никто в нашей группе даже и не подумает, что Бельский действительно в это верит, а не пользуется возможностью посадить своих врагов за свои же преступления. Допустим, я везде повторяю, что Горного убил Бельский. Ни Бельский, ни вы, Константин Кимович, даже не на секунду не допускали мысли, что я действительно в это верю, а не отчаянно пытаюсь оправдаться.

– Сейчас в это трудно поверить даже мне, Денис, – жестко сказал Извольский.

Денис положил на стол фотографию.

– Этот снимок сделан пятнадцать лет назад в Сирии. Как видите, здесь на снимке четверо. Летчик – это Миша Рубцов, нынешний шеф-пилот ЧАЗа. Второй – сирийский шеф службы безопасности, третий – Саша Ревко. Это он тогда продавал самолеты Сирии. Четвертый – сопровождающий Ревко, как видите, он на этой фотографии стоит спиной.

Извольский взял снимок.

– Ну и что? Я и без тебя знал, что Ревко торговал МиГами…

– А вот на этом снимке сопровождающий повернулся лицом.

Денис протянул своему хозяину вторую фотографию: и Вячеслав Извольский, приглядевшись, с изумлением узнал в ушастом лейтенанте госбезопасности, выглядывавшем из-за плеча Ревко, – молодого Олега Самарина.

– Самарин работал не на меня и не на Степана, – сказал Денис, – Самарин работал на Ревко. Они были знакомы очень давно и состояли в одной и той же организации. В свое время, когда мы пробивали назначение Самарина, я отметил одну маленькую деталь: у Самарина был липовый диплом об окончании Пермского педагогического института. Тогда я просто решил, что это вполне в стиле Олега. На самом деле это был документ прикрытия. Самарин кончал Высшую Школу КГБ, и когда после возвращения из Сирии чекисты решили внедрить его в ряды милиции, ему конечно не могли выдать настоящий диплом. И взамен выдали фальшивку, как это принято в таких случаях на Лубянке. Именно этот снимок – вернее, другой такой же, – увидел Степан в квартире Миши Рубцова за два часа до своей гибели. Именно поэтому он позвонил мне – человеку, которого до этого искренне считал убийцей своего друга.

– Разве Степан и Самарин были знакомы?

– Нет. В том-то и дело. Если Степан когда-то и видел Самарина, то это было давно и мельком. Скорее всего, если бы он просто увидел снимок, он бы ничего не понял. Но так уж легла карта, что за двадцать минут до этого Степан был в черловской прокуратуре, где ему показали кадры допроса Самарина. И честно говоря, я полагаю, что Степан уже тогда насторожился. Самарин слишком много и слишком охотно брал на себя. Публично Степан торжествовал. Он даже сказал, что никогда нельзя поручать убийство мусору, потому что мусор всегда всех сдаст. Но в глубине души он чувствовал дискомфорт. Это была, что называется, слишком жирная приманка. И когда он увидел фотографию – он мгновенно все понял.

Кирилл встал с дивана и начал ходить по зимнему саду. На столе зазвонил внутренний телефон. Извольский, перегнувшись через ручку кресла, нажал на кнопку громкой связи.

– Вячеслав Аркадьевич, – раздался голос Вовы Калягина, – там это… следователи подъехали. По факту мины. Хотят с вами побеседовать и нас спрашивают, на предмет версий.

Извольский внимательно поглядел на Кирилла. Тот, в своей рваной черной кофте и черных же штанах, рассеянно ворошил угли в камине.

– Скажи им, – проговорил Извольский, – что у нас нет абсолютно никаких версий. Я ума не приложу, кому бы я мог помешать. И еще добавь, что дорожка-то ведет не только к нашему особняку, там еще шесть дач. Так что если моя служба безопасности нашла мину, это просто значит, что у меня хорошая СБ. А вовсе не что покушались именно на меня.

– Ага, – сказал Вова Калягин, – понял. Никаких версий и вообще это не про нас.

Извольский положил трубку.

– Продолжай, Денис.

Денис внимательно оглядел Извольского и Цоя.

– Я вижу ситуацию так. Между нами и группой «Сибирь» случился… довольно неприятный конфликт. Он мог погаснуть. Мог вяло тлеть. Наконец, многие такие войны, даже очень острые, остаются во вполне юридической плоскости. Противники не переходят границ и уж конечно не убивают людей. Но полпред Ревко приложил все силы к тому, чтобы раздуть из углей пожар, который поглотит половину промышленной России. Чем острей был конфликт, тем больше обе стороны нуждались в поддержке, чем больше они нуждались в поддержке – тем больше они были готовы за нее отдать. И наконец наступил момент, когда ради уничтожения чужого бизнеса каждая из сторон была готова рискнуть своим собственным. Ревко не смущали миллионные убытки, которые несла экономика. Его не смущали трупы. Наоборот – в глазах президента эти трупы и эти убытки должны были стать лучшим доказательством того, что частный капитал в России не способен договариваться. Если эти двое готовы утопить друг друга вместе со своими заводами – так пусть лучше отдают их государству!