Промежуточный человек - [26]

С Федькой у нее были давние счеты.

Как-то, с неделю продергав с бабами свеклу на «дялках», выросшую в тот год «что той горшок», наломав горшками этими спину, узнала Анна Васильевна, что свекла так и осталась на поле не свезенной до самого снега. Повстречав бригадира у магазина за рекой, она прямо на людях ему почем свет и выдала. В хвост выдала и в гриву. На что Федька невозмутимо ответил:

— А хай она гниет, тая свекла. Тебе, Васильевна, вечно бы бузотерить. Деньги за свеклу выписали, сахар выдали, чего тебе, старой, еще треба?

Плюнула старая в сердцах да и потопала, не дождавшись открытия магазина. Но не в Уть потопала, не домой. Пришла на почту и выдала, может, первую в жизни телеграмму. Не одну даже выдала, а сразу две — в область и в район. По телеграмме той много шума было, комиссии наезжали, до самого Нового года начальство трясли. Федька эти телеграммы надолго запомнил. И стал Анну Васильевну своей властью прижимать.

Но с бабой той — где сядешь, там и слезешь…

Жила она в испокон веку заданном самой землей ритме, ровно и безропотно подчиняясь описанной еще Глебом Успенским власти над ней (как и над каждым крестьянином) этой земли и всякой травинки, покорно принимала даже необходимость давить кирпичами жука — все же природа! Но сумела обрести в этой подчиненности и покорности точное и высокое понимание дела, отчего никак не могла признать и стерпеть бестолковой власти Федьки, который не знал ничему в жизни цены, кроме денежной. И шпыняла она Федьку где можно и нельзя, всякий случай используя, чтобы проявить свое к нему отношение — «насовать в штаны крапивы». А уж до того, чтобы просить о чем-то Федьку, она бы ни в жисть не снизошла.

Федька же повода ущемить Анну Васильевну не упускал, используя все возможности, определенные все тем же жизненным кругом, — сено, лошадь, корма, дрова… и все тем же жизненным ритмом: пахать, сажать, растить, собирать…

Пообещает Федька, к примеру, лошадь для посадки картофеля на весь день девятого мая. А даст восьмого, и только с полудня. На праздник к старикам дочки из Минска должны были приехать да старшая с мужем со станции. За день весело и управились бы с картошкой. А тут — что делать? Ладно, соседи помогли. Навалились гуртом, спин не разгибая, рванули засадили сотки до темноты. Но рывок этот непосильный дал себя знать — занедужила Анна Васильевна, слегла. С неделю потом с койки не вставала, ахала, охала, даже свиньям корм Константин Павлович готовил и выносил. Корову доить, правда, он наотрез отказался, пришлось соседку просить. Вот напакостил Федька…

Из ритма, конечно, и случаи выбивали. Как-то ступила Анна Васильевна босой ногой на доску с двумя ржавыми гвоздями — оба ступню и прошили. К вечеру нога распухла, посинела, поднялся жар. Утром Константин Павлович пошел на совхозный двор, взял коня и отвез Анну Васильевну к фельдшеру. Лежит потом Анна Васильевна, перевязанная нога гудит, а она Федьку ругает. При чем Федька? А при том, что в душе у нее он как тот ржавый гвоздь…

Но здесь в своем повествовании я вынужден снова возвратиться назад. Федор Архипович своим появлением как бы побуждает.

Глава седьмая ПРОМЕЖУТОЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК (ДОПОЛНЕНИЕ К ПРЕДШЕСТВУЮЩЕМУ)

После ухода Дубровина из вычислительного центра история его конфликта с начальником как-то быстро забылась. Геннадий вернулся на кафедру, начал активно работать над докторской, читал лекции студентам, вел несколько аспирантов и соискателей, — короче, снова был вовлечен в обычный для него жизненный круговорот.

Повседневные заботы лечат и отвлекают.

Но меня они не отвлекли от истории моего друга, который с таким энтузиазмом обратился к новой для него области сельских проблем и с такой стремительностью вернулся на привычную стезю проблем сугубо кибернетических. Некоторое время спустя я решился все это описать. Помня, с какой беспощадной точностью определил Геннадий социальную суть начальника, свой полемический очерк я так и назвал: «Промежуточный человек».

В нем, с согласия Геннадия, правда, с изменением имен и «географии» (что объяснялось его категорическим нежеланием сводить счеты и ворошить былое), вскрывался конфликт в вычислительном центре. Описан был и сам Анатолий Иванович Осинский.

Предметом моего исследования стали отношения вчерашнего выходца из деревни — с городом, где он живет. И с деревней, откуда он приехал. Я старался отобразить некоторые его типичные черты, основные, на мой взгляд, признаки промежуточности бывшего сельчанина, не ставшего и горожанином в полном смысле слова.

Полагая, что современной деревне, пусть даже в лучших и передовых ее образцах (благоустроенной и обогащенной такими внешними признаками городской жизни, как неоновое освещение на асфальтированных улицах, комбинат бытовых услуг, комната «психологической разгрузки» на ферме и прочее), нужно еще многое от города перенимать, я писал о готовности моего до мозга костей горожанина Геннадия многое привнести в сельскую жизнь — и нетрадиционностью подхода к решению традиционных проблем, и образованностью, и технической грамотностью серьезного специалиста, и просто городской культурностью, наконец.