Прометей, том 10 - [157]
Почти в одно время Пушкин защищает духовенство и пишет «Гавриилиаду». Но одно дело — вопросы веры и церкви для себя и узкого просвещённого круга, другое дело — для народа. До сих пор Пушкин показывал, как Екатерина унизила общество, сбивая его с путей истинного, освобождающего просвещения. Теперь — народ, о котором не упоминалось после первых строк о «бороде и русском кафтане»… Без учителей-священников не сократится разрыв образованных и необразованных слоёв, который в послепетровской России сделался огромен.
Екатерина «угождает духу времени», то есть просвещённому XVIII веку, но Пушкин ничуть тому не радуется, потому что «угождение духу времени» — совсем не одно и то же, что «быть с веком наравне»; не случайно царица идёт навстречу не только «времени», но и «неограниченному властолюбию». Сравнивая православие и католичество, Пушкин пользуется примерно той же логикой, что и при рассуждениях о «гордых замыслах Долгоруких»: достоинства русского духовенства (как и дворянства) — в его несамостоятельности, в том, что оно «оковано» вместе со всеми состояниями: благодаря этому, думает Пушкин, плохие его свойства — «суеверные преграды просвещению» (подобно «чудовищному феодализму» аристократии) — не смогли развиться, как это случилось «в землях римско-католических». Серьёзные размышления о роли православного духовенства Пушкин разовьёт и в 1829 году («Путешествие в Арзрум»), и незадолго до смерти (письмо к Чаадаеву от 19 октября 1836 года).
«Современные иностранные писатели осыпали Екатерину чрезмерными похвалами; очень естественно; они знали её только по переписке с Вольтером и по рассказам тех именно, коим она позволяла путешествовать.
Фарса наших депутатов, столь непристойно разыгранная, имела в Европе своё действие; „Наказ“ её читали везде и на всех языках. Довольно было, чтобы поставить её наряду с Титами и Траянами; но, перечитывая сей лицемерный „Наказ“, нельзя воздержаться от праведного негодования. Простительно было фернейскому философу превозносить добродетели Тартюфа в юбке и в короне, он не знал, он не мог знать истины, но подлость русских писателей для меня непонятна».
Снова — в третий и четвёртый раз — Пушкин вспоминает о «современных иностранных писателях» и о «фернейском философе»: он понимает, что с их авторитетом следует считаться. Это не царедворцы, а высокие умы, и в их логике своя последовательность[763]. Если буквально следовать за мыслью Пушкина о развращающем царствовании Екатерины, то непонятно, откуда же появились в 1800—1820-х годах новые люди, свободный дух декабризма? Только как оппозиция к безобразиям крепостнического режима? Но безобразия были и прежде, а Пестеля, Муравьёвых, Пушкина при «безграмотной Екатерине I» и «кровавом Бироне» не было? Значит, просвещение сделало своё дело… Но когда же оно успело это сделать? Всё двоедушие Екатерины не противоречило тем успехам тогдашних дворян, без которых не развились бы их вольнолюбивые дети. «Фарса наших депутатов» была не только «фарсой»; кроме лживых и красивых слов, была и реальность, многое для будущей политики было услышано от дворянских депутатов, собранных в 1767-м для составления нового уложения. Вот что писал о екатерининском времени декабрист Михаил Фонвизин, племянник нелюбимого царицею писателя: «Она [Екатерина II] старалась смягчить почти азиатскую, суровую внешность русского деспотизма более благовидными европейскими формами. Небывалая в России до неё кротость и умеренность в действиях верховной власти и некоторое уважение к законности ознаменовали царствование Екатерины»[764]. Но ведь Пушкин всё это знал и вот что говорит о екатерининском времени в «Послании цензору», сочинении столь же бесцензурном, как «Заметки…», и написанном в том же 1822 году[765].
Противоречие двух пушкинских сочинений кажется очень большим…[766]
А на самом деле противоречия нет. Есть нарочитая односторонность — и в одном случае и в другом.
В «Послании цензору» сопоставлены «екатерининские свободы» и «дней Александровых прекрасное начало»; последнее родственно первым. Но, произнося «прекрасное начало», поэт подразумевает отнюдь не прекрасное продолжение александровского правления. И продолжению этому так же легко находится «родственная» параллель в екатерининское время. Но о том — не в стихах, а в «Исторических замечаниях»: только явно задуманное сопоставление, «самовластье Екатерины — деспотизм Александра», может объяснить столь чёрный портрет царицы, выполненный художником, хорошо знавшим и другие краски…
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Данная книга не просто «мемуары», но — живая «хроника», записанная по горячим следам активным участником и одним из вдохновителей-организаторов событий 2014 года, что вошли в историю под наименованием «Русской весны в Новороссии». С. Моисеев свидетельствует: история творится не только через сильных мира, но и через незнаемое этого мира видимого. Своей книгой он дает возможность всем — сторонникам и противникам — разобраться в сути процессов, произошедших и продолжающихся в Новороссии и на общерусском пространстве в целом. При этом автор уверен: «переход через пропасть» — это не только о событиях Русской весны, но и о том, что каждый человек стоит перед пропастью, которую надо перейти в течении жизни.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.