Прометей, том 10 - [151]
Мне выносят тёмно-красный бокал, на каждой грани которого женские фигуры в старинных костюмах.
— По семейному преданию, Пушкина и Алексеева в Кишинёве шутливо именовали Орестом и Пиладом…
Любопытно, действительно ли это предание идёт с пушкинских времён или родилось позже, под влиянием чернового стихотворения, вероятно обращённого к Алексееву:
— Не слыхала ли Наталья Ипполитовна о рукописи „Гавриилиады“, „Ноэля“, пушкинских исторических заметках, книгах с пушкинскими посвящениями?
— Екатерина Ивановна, сестра моего мужа, скончавшаяся несколько лет назад, владела книгой Пушкина о Пугачёве и пожертвовала её Пушкинскому дому. Екатерина Ивановна имела портрет, о котором вы знаете. Она умерла в блокаду, как и мой двенадцатилетний внук Дмитрий Алексеев… О „Гавриилиаде“ или запрещённых сочинениях Пушкина ничего не помню. В годы революции многое из наших вещей и книг пропало, но я не слыхала даже от моей belle-mère, чтобы в семье было что-либо подобное. Может быть, Николай Степанович раздарил рукописи ещё при жизни, или что-нибудь попало к сестре Николая Степановича и Александра Степановича — Варваре Степановне, в замужестве Холоповой…
Нет, об Анненкове и его встречах с Алексеевым никто не говорил…
Тут Наталья Ипполитовна припоминает, что муж её ещё лет 60 назад вспоминал о каких-то записках Николая Степановича, где рассказывалось, как он сопровождал Грибоедова в его первом персидском вояже. (В первый раз слышу о поездке Алексеева в Персию. Мне казалось, что он в 20-х годах не покидал Бессарабии.)
Наш разговор о семье Алексеевых движется по трём столетиям; начинается от жившего при Екатерине II Степана Алексеева и его супруги, урождённой Сытиной, у которых сын Николай родился в 1789 году, в том же городе, где через 10 лет у Пушкиных родился сын Александр; затем — XIX век: взятие Парижа, Пушкин, персидский поход — это как будто позавчерашний день; вчерашний — это Пётр Ильич Чайковский, которого Наталья Ипполитовна, конечно, хорошо помнит. Наконец, революция и блокада — день сегодняшний.
Наталья Ипполитовна хочет помочь моим розыскам и сообщает, что письма Алексеева к Пушкину хранятся в Москве, в Румянцевском музее.
— Спасибо. Они поступили туда в 1903 году от сына Пушкина, а несколько лет назад перевезены в Ленинград, в Пушкинский дом… Но я вас утомил своими расспросами, мучаю разговорами о давно исчезнувших письмах, рукописях и тетрадках.
При слове „тетрадка“ Наталья Ипполитовна задумывается и спрашивает, читал ли я тетрадку, заполненную рукою Николая Степановича.
— Какую тетрадку?
— Да ту, которую мы с мужем когда-то читали: её отдали в Пушкинский дом вместе с письмами в 1916 году.
Я не совсем понимаю, о чём речь, но уже тороплюсь в Пушкинский дом „за тетрадкою“.
Наталья Ипполитовна: Прошу вас постоянно извещать меня о ходе ваших поисков, меня они очень интересуют…»
V. Прошло сто лет — и что ж осталось…?
От 10-й линии Васильевского острова до Пушкинского дома — всего несколько остановок.
В рукописном отделе прошу «тетрадку Алексеева».
— Что за тетрадка?
— Затрудняюсь объяснить, но должна быть тетрадка, её пожертвовала в Пушкинский дом семья Алексеевых в 1916 году вместе с двумя письмами Пушкина и книгой «История Пугачёвского бунта».
За письма и книгу Алексеевым были посланы благодарности и памятные медали, тетрадку же — как не столь ценное подношение — в благодарственных письмах не отметили…
Находят мне тетрадку и приносят[750].
«Официальное» название её — не тетрадка, а «Сборник».
Сборник довольно велик по формату (215 x 340 мм), но состоит всего из пяти вложенных друг в друга двойных листов (что составляет 10 отдельных листов, или 20 страниц).
Вначале — несколько строк рукою Б. Л. Модзалевского с ещё дореволюционной орфографией:
«От Алексеевой С[офьи] Ивановны]. Сборник писан одним почерком. Водяной знак „1818“. Рукою Н. С. Алексеева в Кишинёве. 1821—1823 гг.».
Вспомнилось примечание П. В. Анненкова, сопровождавшее его копию «Исторических замечаний» Пушкина: «Писано в Кишинёве в 1821—1822 годах. Почерпнуто из сборника Н. С. Алексеева».
Открыв сборник, только что мне принесённый, вижу на первом же листе, почерком Алексеева — «опрятным и чопорным» — «Некоторые исторические замечания.
По смерти Петра I движение, переданное сильным человеком, всё ещё продолжалось…».
Очевидно, передо мною лежал именно тот сборник, с которого снимал когда-то копию Фёдор Васильевич Анненков.
Кажется, за полвека, прошедших с того дня, как сборник поступил в Пушкинский дом, им специально не интересовались. Он «затерялся» в громадных описях главнейшего рукописного фонда № 244 (фонд Александра Сергеевича Пушкина), да и ещё спокойно пролежал бы бог знает сколько, если бы случайно в разговоре с Натальей Ипполитовной не прозвучало слово «тетрадка».
Снова вернулись мы к тому, с чего начали.
«Хоть поздно, а вступление есть…».
И отношения кишинёвских «друзей-соперников», и архив Алексеева, столь же замечательный, сколь недоступный, и труды Анненкова, и беседы с потомками, и появление «тетрадки-сборника» — всё это понадобится для проникновения в загадочное и важное сочинение 23-летнего Пушкина, которое даже назвать непросто, потому что оно имеет два названия, но, в сущности, ни одного, в то время как название в этом случае может быть важнее, чем в любом другом. «Сборник» Алексеева будет рассмотрен ниже. А сейчас обратимся к пушкинскому автографу «Заметок…».
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.