Прометей, том 10 - [138]
Об эпизоде с архимандритом рассказано подробнее в записках И. П. Липранди: «В числе привлечённых <в ложу> был один болгарский архимандрит Ефрем. Дом Кацика (где была устроена ложа. — Т. Ц.) находился в нижней части города, недалеко от старого собора, на площади, где всегда толпилось много болгар и арнаутов, обративших внимание на то, что архимандрит, въехав на двор, ограждённый решёткой, отправил свою коляску домой, что сделали и некоторые другие, вопреки существовавшему обычаю. Это привлекло любопытных к решётке тем более, что в народе прошла молва, что в доме этом происходит „судилище диавольское“. Когда же увидели, что дверь одноэтажного длинного дома отворилась и в числе вышедших лиц был и архимандрит с завязанными глазами, ведомый двумя под руки, которые, спустившись с трёх-четырёх ступенек крыльца, тут же вошли в подвал, двери коего затворились, то болгарам вообразилось, что архимандриту их угрожает опасность. Подстрекнутые к сему арнаутами, коих тогда было много из числа бежавших гетеристов, болгары бросились толпой к двери подвала (арнауты не трогались), выломали дверь и чрез четверть часа с триумфом вывели, по мнению их, спасённого архимандрита, у которого наперерыв тут же каждый просил благословения. Это было до захода солнца, а вечером весь город знал о том. <…> Пушкин знал из первых, ибо он случился дома, когда Инзову донесли об этом»[703].
О том, что «за кишинёвскую ложу были уничтожены в России все ложи», говорит и Пушкин в письме к Жуковскому от 20-х чисел января 1826 года, хотя документально это сведение не подтверждается[704]. Однако утверждение иностранца, что закрытие ложи «Овидий» произошло из-за эпизода с архимандритом, наивно. Кишинёвская ложа была, по-видимому, политической организацией; об этом почти прозрачно говорит Пушкин в названном письме к Жуковскому; своё участие в масонской ложе Пушкин называет среди обстоятельств, которые могут компрометировать его в глазах правительства.
Рассказ мемуариста о командировке Пушкина на саранчу совершенно анекдотичен. Эпизод этот ошибочно отнесён к кишинёвскому периоду жизни Пушкина. Между тем, как известно, командировка эта имела место в то время, когда поэт жил в Одессе. Пушкин был послан — в числе других чиновников канцелярии Воронцова — в мае 1824 года в Херсонский, Александрийский и Елисаветградский уезды. Сохранилась расписка Пушкина в получении 400 рублей «прогонных денег» за две почтовые лошади по случаю отправления его «для собрания сведений о саранче». Датирована она 23 мая 1824 года — в этот день он, очевидно, и выехал. Вернулся Пушкин в Одессу 28 мая, проведя в командировке пять дней.
Известно, как возмущён был Пушкин этим поручением. Существует предание, что по возвращении он написал Воронцову вместо ответа стишки:
Доподлинно же известно, что вследствие этой командировки Пушкин подал в отставку.
Ясно, что рассказ автора французских мемуаров восходит к чужим рассказам.
Самым нелепым мифом является толкование о прекращении ссылки Пушкина.
Судя по построению последнего абзаца, мемуарист имел в виду, что какие-то произведения поэта, написанные в ссылке, перевесили дурную репутацию Пушкина, созданную его независимым и скандальным поведением. Понять следует так, что его хорошая литературная слава заставила правительство вызвать Пушкина из ссылки.
На самом же деле всё было наоборот.
Как известно, Пушкин был вызван из ссылки (не в Петербург, а в Москву) в 1826 году, сразу после коронации Николая I. 22 августа 1826 года состоялась коронация, а 31 августа начальник Главного штаба Дибич направил псковскому губернатору Адеркасу предписание о доставке Пушкина в Москву. За ним был послан фельдъегерь. Распоряжение было такое: «Г. Пушкин может ехать в своём экипаже свободно, не в виде арестанта, но в сопровождении только фельдъегеря; по прибытии же в Москву имеет явиться прямо к дежурному генералу Главного штаба его величества» (XIII, 293).
Вызывал Пушкина Николай ради того, чтобы самому выяснить, чтó за человек этот поэт, сосланный его покойным братом, императором Александром I, каково умонастроение этого столь популярного поэта, стихи которого «На 14 декабря» ходят в рукописи.
Хоть и объяснил поэт царю, что эти стихи — отрывок из его элегии «Андрей Шенье», написанной до восстания, что в них говорится о событиях французской революции, Пушкина продолжали неоднократно вызывать для показаний и позднее (19 и 27 января 1827 года — в Москве, 3 июля и 24 ноября 1827 года — в Петербурге).
На вопрос, что бы он сделал, если бы он был 14 декабря в Петербурге, Пушкин ответил прямо, что был бы с восставшими. Николай говорил Пушкину, что он сам за изменения в государственном устройстве, но за постепенные. На предложение изменить образ мыслей поэт — после долгого колебания — протянул царю руку с обещанием сделаться иным. Со своей стороны, Николай I обещал Пушкину быть цензором его произведений.
