Прометей, том 10 - [135]
Военный начальник этого пустынного края[681], друг семьи Пушкина, предложил ему стол и квартиру в своём особняке. Поэт близко сошёлся с его помощником Крупенским[682], греком по происхождению, женившимся на русской[683]. У последнего мы и встречали и знавали этого странного писателя[684].
Пушкин был мал ростом. Короткие курчавые волосы обрамляли его лицо, неизменно искрящееся умом и озарённое гениальностью; однако преобладало в нём выражение иронии, иногда суровой и дикой. Это был человек просвещённый, но просвещённый русский, и русский прежде всего. Он никогда не покидал своей страны и знал другие страны Европы лишь по рассказам своих соотечественников, которые их объездили, или от иностранцев, родиной которых они были. Однако он говорил по-немецки и по-французски с редким совершенством[685]; все наши писатели были ему знакомы. Его знания были глубоки. Это-то соединение европейских наук с дикой энергией его страны и создало из него писателя России, наиболее ценимого его соотечественниками.
Он очень остроумно рисовал карикатуры. Каждый вечер[686] поэт, вооружённый кусочком мела, которым в России принято отмечать счёт карточной игры, обходил столы и на каждом углу зарисовывал с совершенным сходством портреты-шаржи игроков. Дантан не достигал большего в своих гипсах. Это был неиссякаемый источник веселья для общества. Потом поэт садился за карты и оставлял их лишь для того, чтобы вновь играть после ужина, происходившего в десять часов, до утра. Это было у него страстью, которая вместе с дуэлями поглощала его жизнь.
Он прикидывался дерзким циником и принимал своих посетителей в постели, где его заставали прикрытым одними лишь простынями, раскиданными в беспорядке.
Одним из противоречий его ума было то, что этот русский, так сильно отмеченный национальным характером, начисто отказался от свойственного этому характеру суеверного благочестия и находил удовольствие в том, чтобы выставлять напоказ свой атеизм. По его мнению, Вольтер и Руссо были глупцами, ибо верили в бога. И, верный своей страсти убеждать, он, чтобы доказать своё мнение, привлекал в обилии парадоксы, так остроумно и своеобразно изложенные, что слушатели забывали обо всём, часами внимая его речам.
Из его многочисленных дуэлей нам особенно запомнились две, имевшие место одна вслед за другой. Первая — с французским эмигрантом, бароном де С…, который, имея право избрать оружие, предложил ружьё, ввиду устрашающего превосходства, с которым его противник владел пистолетом. Благодаря веселью, которое этот новейшего рода поединок вызвал у секундантов и противников, примирение было достигнуто, ибо Пушкин любил посмеяться. На другой день, очевидно, чтобы вознаградить себя за неудачу, постигшую его накануне, он затеял дело с другим французом, находившимся на русской службе, полковником Л… После того как противники безуспешно обменялись четырьмя пулями, секунданты прекратили поединок, вопреки желанию обоих бойцов, и особенно Пушкина, удивлённого и пристыженного своей неудачей и безутешного оттого, что он вторично упустил случай.
Несколько французов, находившихся тогда в Кишинёве, основали там масонскую ложу. Пушкин вступил в неё, и множество русских различного положения в обществе последовали его примеру. Правительство закрывало на это глаза, но однажды крестьяне заметили архимандрита (епископа) в тот момент, когда его вели в комнату для размышлений, они вообразили, что над ним совершается насилие, и стали звать на помощь, чтобы спасти своего любимого пастыря. Произошёл своего рода бунт, и правительство, поставленное об этом в известность, приказало закрыть ложи на всём протяжении империи. Эта мера получила отклик в Европе, где не знали о вызвавшей её причине.
Азия в те времена разорялась саранчой. Это несчастье достигло и Бессарабии, и губернатор, чтобы его предотвратить, привлёк крестьян и солдат, вооружённых медной посудой и барабанами, шум которых должен был отгонять тучи насекомых. За ними должны были следовать свиньи, чтобы пожирать саранчу, которую не удалось отвратить шумом. Губернатор поручил Пушкину командовать экспедицией, но он отклонил эту честь, заявив, что не умеет ни сражаться с мухами, ни пасти свиней. Он использовал этот случай как тему для карикатур и забавлял ими весь край.
Несмотря на эти происшествия, новые произведения, которые он не переставал писать в своей ссылке, привели его к вызову в С.-Петербург. Но с этого времени мы его потеряли из виду»[687].
Автор публикации, подписавшийся сокращённо: «G. Lam…», воспроизводит рассказы «путешественника», встречавшего поэта в Кишинёве.
Вопрос о том, кто автор этих воспоминаний о Пушкине, обсуждался в печати. М. А. Веневитинов писал: «В каталоге Rossica Императорской публичной библиотеки мы не нашли подходящего указания для определения неизвестного автора, скрывшего своё имя под буквами G. Lam…»[688]
