Прометей, том 10 - [108]
Вот эпиграмма, которую приписывали Пушкину, однако никаких серьёзных оснований к этому нет:
3 июня 1830 года Вяземский пишет жене из Петербурга: «Все на даче, и все уже здесь по летнему, даже и плечи Ерминии, которые закрыты, как алебастровые вазы, чтобы мухи не загадили»[499].
И 2 марта 1837 года Вяземский пишет А. О. Смирновой: «Это — истина совсем голая, как плечи нашей приятельницы. Глядя на неё, Василий Перовский сказал однажды: пора бы уже давно набросить покрывало на прошедшее»[500] (Елизавете Михайловне было уже 54 года).
Совершенно по-своему говорит о том же Баратынский в замечательном — по неожиданному и трагическому повороту темы — стихотворении:
Первая записка Пушкина к ней относится к лету 1827 года. Он отвечает на несохранившееся её письмо, присланное с человеком ему на дом.
«Не знаю, сударыня, как выразить вам свою благодарность за участие, которое вам угодно было проявить к моему здоровью; мне почти совестно чувствовать себя так хорошо. Одно крайне досадное обстоятельство лишает меня сегодня счастья быть у вас. Прошу принять мои сожаления и извинения, равно как и выражение моего глубокого уважения.
Пушкин
18 июля.
Госпоже Хитровой» (XIII, 332 и 563 — перевод).
Второе и третье письма Пушкина к Хитрово написаны в феврале 1828 года. Пушкин отзывается на её письма. Так у них сложилось. Активна была она.
Письмо — без обращения.
«Как это мило с вашей стороны, что вы захотели рассеять скуку моего заточения своим вниманием! Разные заботы, огорчения, неприятности и т. д. более чем когда-либо удерживали меня вдали от света, и я узнал о несчастном случае с графиней[501]только уже будучи болен сам[502].
Арнт[503] был так добр, что дал мне сведения о ней и сообщил, что ей гораздо лучше.
Как только позволит состояние моего здоровья, я надеюсь немедленно засвидетельствовать вам своё почтение. А покамест я скучаю, лишённый даже такого развлечения, как физическое страдание.
Пушкин
Понедельник.
Беру на себя смелость послать вам только что вышедшие 4 и 5 части Онегина[504]. От всего сердца желаю, чтобы они вызвали у Вас улыбку» (XIV, 1—2 и 384 — перевод).
Спустя четыре дня после этого письма Пушкин получает новое — она предлагает приехать за ним ухаживать.
«Такой скучный больной, как я, вовсе не заслуживает столь любезной сиделки как вы, сударыня. Но я весьма признателен вам за это, чисто христианское и поистине очаровательное милосердие.
Я в восхищении, что вы покровительствуете моему другу Онегину; ваше критическое замечание столь же справедливо как и тонко, как всё, что вы говорите; я поспешил бы придти и выслушать все остальные, если бы не хромал ещё немного и не боялся лестниц.
Пока что я разрешаю себе бывать только в нижних этажах.
Благоволите принять, сударыня, выражение моей благодарности и совершенного уважения.
Пушкин
Пятница» (XIV, 2 и 385).
«В числе сердечных качеств, отличавших Елизавету Михайловну Хитрову, — писал Вяземский, — едва ли не первое место должно занять, что она была неизменный, твёрдый, безусловный друг друзей своих. Друзей своих любить немудрено, но в ней дружба возвышалась до степени доблести. Где и когда нужно было, она за них ратовала, отстаивала их, не жалея себя, не опасаясь за себя неблагоприятных последствий, личных пожертвований от этой битвы не за себя, а за другого»[505].
Редкостная доброта Елизаветы Михайловны к любому из друзей, доброта, доходящая до самоотвержения, удесятерялась, когда дело касалось Пушкина. Перед ним она преклонялась и как перед поэтом, и как перед человеком. Она жаждала служить ему.
Вероятно, именно эти искренние пламенные чувства и побуждали Пушкина постоянно у неё бывать.
Дружба из благодарности, дружба вынужденная хороша, когда человек свободен. Но… Пушкин влюбляется в двадцатилетнюю девушку, весёлую, пылкую, своенравную. Это — Оленина.
Он изливает свои чувства в поэзии.
Об Олениной писал он тогда же и в стихотворении «Её глаза»:
(III, 108)
Это май 1828 года.
В рукописях появляются записи: Eninelo, Ettenna Eninelo — её имя и фамилия, прочитанные с конца. Он окружает начертание милого имени виньеткой. Annette Olenine пишет он и заменяет её фамилию своей: Annette Pouchkine[506].
Запись выдаёт его мечту… Но в том же мае поэт создаёт мрачнейшие стихи — на свой день рождения.
(III, 104)
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.