И Загорулько топнул на собаку сапогом, ударил по столу пухлой папкой протоколов, а потом схватил эдакое пресс-папье и метнул его в собачонку с криком: «Долой животных из отделения!»
Пресс-папье в полёте развалилось на составные части. Деревяшки и бумажки посыпались-полетели на пол, и перепуганный Матрос влетел в камеру предварительного заключения, из которой только что выпустили гражданина Сыроежку.
– Вот и посиди там, – сказал Загорулько. – Подожди хозяина. – И он защёлкнул камеру на ключ.
Матрос заметался по камере, вспрыгнул на нары и встал на задние лапы, пытаясь дотянуться до решётки окна. Но и человек-то до неё не мог дотянуться, куда уж тут собаке с деревенским хвостом!
С десяток минут Матрос беспокойно метался по камере. Он не выл и не лаял, он – метался. Вдруг почувствовал что-то родное, знакомое, снова вспрыгнул на нары, прижался к потёртой стене и успокоился.
Не знаю уж, про что он думал, но скорее всего, что собаке срока не пришьют. Над ним на стене виднелась полустёртая надпись: «Вася и Батон тянули здесь…» Далее надпись совершенно стёрлась, и чего они здесь тянули и сколько вытянули, было никому не известно.
Глава седьмая. Подручные средства
В это время, задыхаясь, спотыкаясь и чертыхаясь, старшина Тараканов продирался по кармановскому ельнику. За ним неторопливо шагал капитан. Старшина шёл зигзагами или, как он говорил, «собачьим челноком», а капитан выдерживал прямую линию.
Прямая капитанская линия привела к носовому платку, который лежал на траве. В уголочке платка был вышит маленький розовый поросёночек.
– Васькин фирменный знак, – заметил старшина.
– Кажется, дело чрезвычайно опасное, – задумчиво сказал капитан. – Платок – для нас.
– Платок платком, а больше ни следочка. Эх, сам ведь я научил его двигаться бесследно!
– Должен быть след, – уверенно сказал капитан, – Куролесов не дурак, он должен использовать подручные средства. Уж если он оставил носовой платок, он нам весь путь покажет.
– Не знаю, какие у него ещё остались подручные средства, – сказал старшина. – Брюки, что ль, снимет? Иль ботинки?
– Тебе-то было бы легче, – заметил капитан. – Протянул ус от дерева к дереву, на пару километров хватит.
Старшина закашлял, достал из кармана маленькую подзорную трубу и принялся осматривать местность. Он знал, конечно, в каких случаях капитан переходит на «ты». В нехороших.
– Вижу подручное средство, – доложил старшина. – Вон оно – на дереве висит.
Шагах в тридцати от них на сосне висел гриб-маслёнок, нахлобученный на сучок.
– Не белочка ли? – засомневался капитан Болдырев.
– Может, и белочка, а скорее Васькина лапа.
Они подошли к маслёнку и вдруг увидели впереди, на другой сосне, новый маслёнок. Старшина снял первый маслёнок с сучка и положил его в кепку, снял второй и тут же увидел третий. Скоро в кепке его было уже десятка два отборных маслят, потом пошли подосиновики и подберёзовики, два моховичка, пара хорошеньких белых.
– Вы что, солить их будете? – спросил капитан.
– Солить не солить, а на жарево тут наберётся.
Глава восьмая. Вася ботает и чирикает
Рука с квадратными ногтями втащила Васю в сени, без всяких затруднений проволокла по коридорчику, спустила по крутой лестнице куда-то вниз, в район погреба.
– Постой! Постой! – тормозил Куролесов каблуками. – А в чём, собственно, дело? Не время шуток.
Квадратная Будка сопела, протаскивая его через ящики и бочки. Где-то наверху вспыхивал и возникал Зинкин сорочий глаз:
– Осторожно! Осторожно! Бутыль не разбей. Не опрокинь бак с огурцами!
Но бак, за который Вася зацепился карманом, всё-таки опрокинулся, полился из бака укроп с рассолом, а в укропе, в хреновом листу, как рыбы в водорослях, скрывались огурцы. Они попрыгали из бака, захлопали хвостами, разбежались по полу.
– Только не по огурцам! Только не по огурцам! – кричала сверху Зинка. – Огурцы перетопчете!
Но Вася чувствовал, что его тащат всё-таки по огурцам, они лопались под каблуками, как рыбьи пузыри.
Тут вдруг выскочила откуда-то трёхлитровая стеклянная банка, блеснул в сумраке погреба бутылочный бок, кривая трещина перечеркнула стекло, банка развалилась и жутко, страшно таинственно в погребе запахло маринованным чесноком.
– Чеснок??? – орала теперь сверху Зинка. – Маринованный чеснок разбил?!
Наконец, Васю плюхнули на ящик. У ног его взвизгивал чеснок и подло ворчали уцелевшие огурцы. И Вася понял, что, если уж вокруг него опрокидывают огурцы и бьют чеснок, дела его плохи.
– Осторожно! Чеснок! Огурцы! Осторожно! – орала Зинка, заглядыва сверху в погреб. Её кудлатые космы свешивались в погреб, как абажур.
– Чё! – грозно прикрикнул Пахан, выталкивая абажур наверх.
– Не понимаю, – сказал Вася, отдышавшись. – За что ко мне такие применения? Я же всей душой и телом, а меня чесноком душат.
– Так ты по фене ботаешь?
– Ботаю. Изо всех сил ботаю.
– А по-рыбьи чирикаешь?
– Чирикаю.
– Врёшь, скворец! На бугая берёшь! Порожняк гоняешь! Лапшу на уши двигаешь!
– Не двигаю, не двигаю я лапшу! – закричал Вася, потому что увидел, что Пахан сунул руку в карман, в котором тяжело болтался пистолет.
«Ну, попал! Вот уж попал-то! – лихорадочно думал Вася. – Феня – ведь это бандитский язык, а я-то его не знаю, не ботаю и не чирикаю. Что ж делать-то? Гипноз! Скорее гипноз!»
