Пролог (Часть 1) - [67]

— Я был в Вашингтоне, — ответил я, — когда там около памятника Линкольну в фанерном городке жили бедняки — представители разных штатов. Вы знаете, конечно?

Он кивнул.

— Их было, по-моему, несколько тысяч. Они тоже ходили по министрам, по конгрессменам. Но ничего не добились. Их даже не приняли.

Он захохотал. Искренне, от души. Он решил, что я просто остроумно пошутил.

Мастер церемоний, виночерпий и официант, все стоявшие у входа в кухню, слегка заулыбались, услышав смех патрона. Они все время держали натянутой невидимую ниточку, которая связывала их с нашим столиком.

Обед был закончен. Королевский церемониймейстер, шепча слова благодарности, проводил нас из зала и у выхода раскланялся. Виночерпий и официант кланялись на расстоянии.

В вестибюле хозяин, взяв меня за руку, потащил в туалет.

Прошу прощения у читателей за эту деликатную подробность, но она имеет непосредственное отношение к дальнейшему повествованию.

Мужской туалет загородного клуба трехсот самых уважаемых семей города делился на две огромные комнаты, вернее даже — залы. Одна зала, так сказать, функциональная, была отделана мрамором (итальянским, конечно). На стенах — зеркала в позолоченных рамах. Потолок лепной — как в Сандуновских банях. И в четырёх углах зачем-то стояли четыре мраморных бюста второразрядных древнеримских мыслителей (подлинники, конечно).

Во «вспомогательной» зале пол был покрыт отличным тюркским (я уже считал себя специалистом этого дела) ковром, по углам расположились мощные бронзовые тетки, державшие в руках абажуры. Там и сям стояло штук двадцать больших, в стиле банкирской мебели начала века, кресел. У каждого кресла — маленький столик с газетами, журналами и телефоном. Посреди комнаты, был сооружён довольно большой фонтан, в котором плавали апатичные рыбки. Одну стену целиком занимало зеркало в позолоченной раме. И на длинной полке возле него стояли открытые баночки с кремами, пудрами, флаконы со средством от пота и прочие штуки, которые увидишь разве лишь в театральной гримировальной. Уж не королевский ли отпрыск развернул здесь свои таланты?

Мой миллионер вдруг хохотнул. Я взглянул на него, ожидая объяснений.

— Вспомнил одну историю, которая произошла здесь, вот в этой самой комнате. — Он с удовольствием закурил сигару от газового светильника. — Сидели мы как-то здесь — несколько человек, курили, разговаривали. Вдруг кто-то упомянул, что в Нью-Йорк приехала на гастроли некая европейская знаменитость, сопрано. «Заполучить ее к нам!» — закричали мы. Я ведь говорил вам, как мы тут любим музыку. Но оказалось, что певицу уже просили об этом, а она — ни за что. Заявила, что после концертов надо сразу возвращаться в Европу. Не скажу, что мы обиделись, но что-то такое каждого из нас, я думаю, заело. И тогда встает один из наших — отличный, между прочим, парень, — и говорит: «Я все устрою, приятели». Просит включить все телефоны на параллельный номер. Мы нажимаем кнопки. Он вертит диск и через минуту разговаривает с менеджером певицы. А ещё через минуту — с ней самой. Мы сидим, курим сигары, слушаем. Он говорит ей, что десять ценителей искусства из Техаса желают послушать её пение. Она отказывается, не может, мол, приехать, занята, и собирается класть трубку. Тогда он объясняет, что мы будем слушать её пение по телефону. Пусть она прямо сейчас и споёт нам арию Кармен. И называет круглую сумму. А сам смотрит на нас — пойдём ли на расходы. Мы киваем: валяй, мол. Она вначале опешила. Даже по телефону было слышно, как тяжело задышала. А потом кричит: «Это оскорбление!» И слова похлеще.

А он спокойно удваивает сумму.

Она снова в крик.

Он снова прибавляет.

И вот она перестала кричать. Помолчала. И потом говорит: «Хорошо, я согласна».

И запела. За-пела!

А мы сидим здесь, простите, в туалете, и, что говорить, торжествуем. Европейская знаменитость поет нам, техасским парням, арию Кармен по телефону. Утерли нос Нью-Йорку!

Деньги мы ей, конечно, перевели в тот же день.

* * *

Снова мы едем в «мерседесе» по городу. На заднем сиденье лежит не замеченная мной раньше сорокаведерная ковбойская шляпа.

Около отеля он вдруг кладет мне руку на плечо.

— О нас рассказывают сказки, — говорит с горечью. — Называют нуворишами. Поганенькие интеллигенты пишут, что мы, мол, знаем только деньги и не имеем понятия о духовных ценностях. Ведь вы читали о нас такое, правда?

Я понял наконец, почему я слышал иногда обиду в его голосе.

— Ну вот, видите. А ведь мы совсем не такие. Потому мне и захотелось принять вас, показать вам нашу жизнь, наши интересы. Сознайтесь, вы не думали встретить здесь такого человека, ведь правда?

Не дожидаясь моих слов, он кивнул головой удовлетворенно, не сомневаясь в ответе.

— А таких, как я, в нашем клубе довольно много, поверьте.

Я верю.

Пустынники

«Остановись! Купи землю! Тебе не нужно быть богатым, чтобы купить эту землю! Через десяток лет ты будешь жалеть, что не купил!»

Земля действительно была неважнецкая. Одно слово — пустыня. Настоящая, без шуток. Серая зёмля до горизонта. Голубое небо без облачка. И — солнце. Тяжёлое, бьющее жаром и злобой. Оно бьёт не только сверху, но и с боков, снизу — рикошетом от блестящих жестяных банок и бутылочных осколков, которые тянутся вдоль обеих сторон дороги, как драгоценное украшение или как две контрольно-следовые полосы — это уж как вам больше нравится. А само шоссе — белое, нескончаемое, как дорога в вечность.