Пролейтесь, слезы… - [34]

– А я думал, ты не любишь животных, – сказал Джейсон.

– Уже не люблю. После стольких неудач и разочарований. Как с этим кроликом. Пришло время, и он умер. Эмили Фассельман плакала несколько дней. Целую неделю. Я видела, что он для нее значил, и не мешала ей.

– Но полностью перестать любить животных…

– Они так мало живут. Так мало… Я знаю, некоторые любят одно существо, а потом переносят свою любовь на другое. Но это так больно.

– Тогда объясни, почему считается, что любить – это хорошо? – Вопрос мучил Джейсона всю жизнь. Он и сейчас искал на него ответа. В истории кролика Эмили Фассельман, в том, что произошло совсем недавно с ним самим. Момент боли. – Ты любишь женщину, а она уходит. В один прекрасный день она пакует вещички, а на твой вопрос, что случилось, отвечает, что поступило более привлекательное предложение. После этого она уходит из твоей жизни навсегда, и ты до самой смерти тащишь на себе горб любви, который уже не с кем разделить.

А если ты кого-нибудь находишь, то все повторяется снова. Или ты звонишь по телефону и говоришь: «Привет, это Джейсон», а тебе отвечают: «Какой Джейсон?» – и ты понимаешь, что это все. Тебя даже не помнят.

– Нельзя хотеть человека, как вещь на витрине, – сказала Руфь. – Это просто желание. Тебе хочется взять ее домой, поставить рядом, как лампу. Настоящая любовь… – она задумалась, – когда отец выводит детей из горящего дома, а сам погибает. Когда любишь, перестаешь жить для себя и начинаешь жить для другого.

– Разве это хорошо? – Джейсон не видел ничего привлекательного.

– Да, это преодоление инстинкта. Каждый готов разорвать когтями своего ближнего. Я могу привести тебе хороший пример. Мой двадцать первый муж, Фрэнк. Мы были женаты шесть месяцев. За это время он перестал меня любить, а я по-прежнему его любила и хотела быть с ним вместе. Но ему со мной было плохо. И я его отпустила. Ты понимаешь? Ради него, поскольку я его любила, я пошла ему навстречу. Понимаешь?

– Ты мне объясни, почему надо идти против инстинкта выживания?

– Потому что инстинкт все равно в конце концов проигрывает. Так со всеми живыми существами – с кротом, летучей мышью, человеком, лягушкой. Рано или поздно ты умираешь, и всему приходит конец. Но если ты любишь, если ты способен отойти на второй план и наблюдать…

– Я не готов отойти на второй план, – отрезал Джейсон.

– Отойти, раствориться и счастливо наблюдать, со спокойным ясным сознанием, высшей формой сознания, как живет тот, кого ты любишь…

– А потом тоже умирает.

– Это верно. – Руфь Раэ закусила губу.

– Поэтому лучше не любить – чтобы потом не мучиться. Даже животных, собак или кошек. Ты сама сказала: их любишь, а они умирают. Если смерть кролика так тягостна… – Он замолчал, потрясенный промелькнувшим в сознании ужасным видением хрустящих костей и крови, девичьих волос и страшных челюстей. Самого монстра он толком не разглядел, но собаке рядом с ним было просто нечего делать.

– По крайней мере можно скорбеть, – произнесла Руфь, пристально глядя ему в лицо. – Джейсон! Скорбь – самая сильная эмоция, которую способен испытать человек, ребенок или животное. Это хорошее чувство.

– Что же в нем хорошего? – грубо спросил Джейсон.

– Скорбь заставляет человека забыть о себе. Выйти из собственной скорлупы. К тому же нельзя испытать скорбь, если не было любви. Скорбь – это то, что остается, когда любовь уходит. Ты меня понимаешь, я знаю.

Просто ты не хочешь об этом думать. Таков завершенный цикл любви: любить, потерять, скорбеть, оставить и, наконец, полюбить снова. Пойми, Джейсон, скорбь – это сознание того, что ты остаешься один. А быть одному – предназначение каждого живого существа. Смерть – великое одиночество. Помню, я первый раз обкурилась марихуаны. Это был не косяк, а водяная трубка. Дым был такой приятный, что я не сообразила, сколько я выкурила. Неожиданно я умерла – не надолго, всего на несколько секунд. Весь мир, все ощущения исчезли. Причем это было не так, как если бы я просто осталась одна, потому что тогда все равно поступает информация от собственного тела. Исчезла даже тьма. Все прекратилось. Безмолвие. Ничего нет. Пустота.

– Наверняка в курево добавили какой-то дряни. В те времена многие так делали.

– Да. Мне повезло, я смогла вернуться. Самое невероятное – я ведь много с тех пор курила, но подобного больше не испытывала. Поэтому я и перешла на табак. Так или иначе, то, что я испытала, не походило на обморок, у меня не было ощущения, что я могу упасть, потому что падать было некуда и нечему, у меня не было тела… к тому же не было ни верха, ни низа. Все, в том числе и я сама, просто… – Руфь взмахнула рукой, – исчезло. Как последняя капля из бутылки. А потом пленку запустили снова. Опять начали показывать то, что мы называем реальностью. – Она замолчала и несколько раз затянулась сигаретой. – Я никому раньше об этом не рассказывала.

– Ты испугалась? – Руфь кивнула.

– Сознание бессознательного, если ты еще следишь за моей мыслью. Когда мы умрем, мы этого не почувствуем, потому что смерть и есть утрата всех ощущений. После того случая я не боюсь смерти. Но скорбеть – значит умереть и при этом продолжать жить. Другими словами, это самое сильное, самое абсолютное из всех доступных нам ощущений. Иногда… Я готова поклясться, что люди не созданы для таких вещей, это слишком величественно… Ты разрушаешься от переполняющих тебя эмоций. Но я хочу испытывать скорбь. Чтобы были слезы.