Прокурорский надзор - [14]

Отделение, которым командовал этот садист, носит порядковый номер 2. Оно не «тюремное». Насколько я знаю, находящихся официально под следствием содержат в отделении 8. Здесь же контингент очень пестрый. Алкоголики — в том числе и «добровольцы», «психи», два идиота с детства, два или три «подследственных». Причем, как я понял, те, кто помещен сюда без санкции прокурора.

С Потаповым у нас сразу установились напряженные отношения. Различными способами меня пытались спровоцировать на действия, за которые здесь одно наказание — те самые уколы. Больших усилий мне стоило не сорваться.

Вспоминаю встретившегося мне здесь, а затем — в зоне средних лет худощавого мужчину — Володю Игнатова. Прозвище «святой». Это глубоко верующий и очень порядочный человек. Учился в университете. Начитан, склонен к философии. Мне было очень интересно с ним беседовать. Так вот, вина Игнатова заключалась в том, что он дал кому-то прочитать библию «не нашего» издания. Есть у нас такая статья: «распространение». Не знаю чего: религиозной или какой другой литературы.

Когда неожиданно для всех ко мне приехала Людмила, приехала без каких-либо документов, кроме своего паспорта, меня выписали. Я попытался вынести бумажку с записанными на ней адресами людей, с которыми познакомился, в том числе и Володи. Но был разоблачен во время переодевания. Листок был изъят, а меня вызвали к Потапову. Наш эскулап осыпал меня буквально площадной бранью и пригрозил, что, если я еще раз к нему попаду, мне так просто уйти не удастся. Ознакомившись с запиской, поинтересовался, зачем мне, подозреваемому в совершении «незначительного» преступления, связываться с «антисоветчиком». Впоследствии встретившийся мне в зоне Игнатов рассказал, что после моего ухода его вызвал Потапов и заявил, что я «матерый преступник», за которым «приехал наряд милиции и увез в воронке в наручниках»…

На соседней кровати — молодой парень из Новороссийска. Тонкое интеллигентное лицо. Постоянно с книгой. Познакомились, когда он попросил нарисовать его портрет: к нему скоро должна приехать на свидание жена. Игорь часто достает фотографию, любуется. Показал мне — и вправду исключительно красивая женщина. Несколько раз заставал Игоря с головой, накрытой подушкой или полотенцем. Догадываюсь, плачет. И есть от чего: при аресте оказал сопротивление и был избит, причем так, что был поврежден позвоночник, отнялись ноги. До суда лежал в городской больнице, после суда — здесь. Уже восемь месяцев. Статья — за фарцовку, т. е. скупка товаров у иностранцев и их перепродажа. Постоянно пишет кассационные жалобы, в которых требует наказать виновных в его трагедии. Рассказывают, что сопротивления не оказывал, а просто ответил ударом на удар. Чтобы сделать Игорю приятное, нарисовал его вместе с женой. Его — с натуры, ее — с фотографии. Пришлось потрудиться, но ничего, понравилось. Зато через несколько дней меня вызвали к начальнику отделения, где предложили нарисовать несколько плакатов, обещая выписать, как только закончу.

Прошли первомайские праздники. Заказ выполнен. Штурмую начальство с просьбой выписать. Врач-невропатолог, с которым у меня установились вполне приличные отношения, признался, что по какой-то причине дано указание продержать меня до мая месяца. Обещает посодействовать.

Наконец-то! Объявляют — утром на этап. Еду к себе, на «единичку».

После завтрака вызывают к воротам. В небольшом помещении — «шмон». Выводят за ворота нас троих, сажают в «воронок». Из сопровождения только два офицера с погонами военврачей. До Краснодара доезжаем быстро. Поскольку дверь оставили приоткрытой — офицеры сидят у входа — мне с моего места хорошо видны залитые майским солнцем поля и перелески… Воля!

Во дворе тюрьмы в несколько рядов десятка четыре зэков. Сидят на корточках. За столом — офицер. Перед ним две стопки папок — личные дела. Наш сопровождающий передает бумаги. Офицер зычным голосом выкрикивает: «Кто идет по изоляции?». Встает несколько человек. Это либо «опущенные», либо люди, сотрудничавшие с «кумовьями». Это обязательно станет известно в «хате» очень скоро и попытка утаить порочащие факторы может плохо кончиться. Поэтому их не сажают в общие камеры.

Разобравшись с изоляцией, офицер принимается за основную массу. Объявляют фамилию, после чего осужденный встает, называет год рождения, статьи. Подходит к дежурному врачу. Медосмотр сводится к вопросам: «На что жалуешься? Паразиты есть?» После чего зэка проводят во внутренние «покои», где производится капитальный «шмон». В конце концов, нас, несколько десятков человек, набивают в один «отстойник». Часа через два звякает замок. Называют несколько фамилий. Через полчаса вызывают новую партию, в которую попадаю и я. Еще через двадцать минут я в «этапной хате» за номером 5 «А».

Контингент здесь постоянно меняется и поэтому исключительно пестрый. Очень много ребят с «малолетки». Им исполнилось 18 лет, и теперь их переводят «на взросляк». Эти держатся друг за друга, сильны своей сплоченностью и дерзостью. Поэтому в их руках «хата» со всеми атрибутами власти — «дорогой», дележкой хлеба и сахара, связью с «баландой». В эту камеру я попадаю вдвоем с «мужиком», с которым еще не успели познакомиться. Как всегда, подзывают в угол, где начинаются «разборки». Кто, как за что… Не скрываю, что в зоне работал в библиотеке. Но моя гражданская профессия располагает ко мне этих мальчишек. Пришедшие к вечеру «малевы» — ответы на запросы, сделанные через баландеров, вполне их удовлетворяют. Мне отводится приличное место в нижнем ярусе. К ужину приглашают за стол.