Прокурор для Лютого - [97]

— Кому ты о них говорил?

— Никому.

— Хоть это радует…

Функционер отвернулся, встал лицом к Москве-реке и тяжело, будто бросая в воду булыжники, заговорил:

— Я думал, ты умней. А ты оказался идиотом. Эти записи — камень на мою шею. Если этот поклеп, не дай Бог, станет известен журналистам — не страшно. Можно будет и откупиться. Но если, не дай Бог, там… — он коротко кивнул в сторону кремлевских башен, рубиновые звезды над которыми кроваво светились в лазурной голубизне неба. — Ты понимаешь, чем это грозит?

Рябина вяло сглотнул слюну — глазки цвета марганцовки погасли, потускнели, словно бы аккумулятор, от которых они работали, разрядился.

— Чем? — он все-таки нашел в себе силы задать этот вопрос.

— Тем, что я тебя следом за собой потащу, — зло ответил Функционер. — Ты крайним будешь. Мне — поверят, тебе — ни за что. Зараза — и перемонтировать ничего нельзя… Ладно, хрен с ним, с проектом, хрен с ними, с деньгами… Хотя я и тут повоюю. Так ведь теперь недолго и со своего места полететь.

— Простите, но я исполнял ваш приказ. Я делал, что мог. Я не виноват, что Прокурор сказал именно то, что попало на пленки.

Высокопоставленный собеседник молчал — долго и страшно. Желваки рельефно играли под сероватой, пористой кожей; глубоко посаженные глазки, не мигая, смотрели в сторону Крымского моста. Видимо, сейчас в нем вызревал подробный план дальнейших действий.

— Ладно, — неожиданно смягчился он, — я немного погорячился. Ты тщательно проделал свою работу и справился с заданием. Ты действительно ни в чем не виноват. Тут нет виноватых. Тут все правы.

Рябина взглянул на Функционера выжидательно — мол, коли так, то как же…

— Ты будешь переведен в другое место, — словно бы комментируя ход мысли собеседника, произнес чиновник. — Должность начальника охраны нашего консульства в Нью-Йорке, надеюсь, тебе подойдет? Ну, и кроме того, как договаривались…

Будь на месте Рябины другой человек, он бы насторожился столь быстрой перемене настроения и интонаций, но киборг слишком логичен, чтобы придавать этому значение. Формальная логика, знаковая система, аудио и видеосигнал — современный терминатор не способен разобраться в игре полутонов и оттенков…

— Большое спасибо, — кратко ответил он, удерживаясь, чтобы не отчеканить по старой привычке «Служу Советскому Союзу!»

— Через три дня встретимся и тогда обговорим частности, — наконец-то Функционер изобразил на лице улыбку, похожую, скорей, на гримасу резиновой куклы. — Ну, всего хорошего…

Они коротко пожали друг другу руки, и высокопоставленный чиновник направился в сторону своей машины.

Один из топтунов услужливо открыл дверцу лимузина — Функционер махнул на прощание Рябине рукой, и машины тронулись.

Начальник базы «КР» лишь проводил кортеж взглядом. Затем вздохнув, двинулся в сторону от набережной. Он шел тихим московским двориком, рассеянно глядя по сторонам. Двое пенсионеров на лавочке, несколько мам с разноцветно одетыми ребятишками вдали, улица с каким-то вялым, несмотря на центр Москвы, движением.

Все дышало спокойствием, ничего не предвещало неприятностей, да и откуда им взяться?

Рябина уселся в машину, захлопнул дверь, сунул ключ в замок зажигания, еще немного подождал, не размышляя ни о чем.

Затем повернул ключ…

Сидевший за рулем успел лишь услышать звук провернувшегося стартера — в то же мгновение из окон ближайшего дома со звоном вылетело несколько стекол. Пенсионеры вместе со скамейкой оказались опрокинутыми на пыльный газон, мамы истошно завизжали и бросились поднимать детей, сбитых взрывной волной.

А после взрыва на дворик снова опустилась тишина, которую нарушали разве что крики потревоженных галок, тихий треск горящего УАЗика да еще почти неслышный звук осыпавшейся листвы…

Глава двадцать четвертая

Черная БМВ с непроницаемо тонированными стеклами, свернув с Гастелло на улицу Матросская Тишина, остановилась у обочины. Лютый, хлопнув дверцей, направился в сторону известного в Москве следственного изолятора. Он уже знал — минут через двадцать подследственный Митрофанов должен покинуть тюремные стены под подписку о невыезде.

Заводной не заставил себя долго ждать — минут через пятнадцать после появления рядом с тюрьмой антрацитно-черной БМВ нелепая фигурка в лохмотьях, распугивая своим видом многочисленных посетителей, пришедших в СИЗО с передачами к родным и близким, уже медленно пересекала улицу. Походка Митрофанова выглядела несколько странной — она была неестественно скованной и зажатой.

Московский бомж-нищий, наверняка сидевший, заметив явного конкурента, пробормотал по адресу сексуальных меньшинств какое-то замысловатое ругательство и смачно плюнул в его сторону. Мент, стоявший неподалеку, удивленно проводил странного оборванца взглядом и, подумав, достал рацию и что-то произнес.

Спустя минут пять недавний узник следственного изолятора уже сидел в кожаном салоне БМВ. От Заводного остро несло козлом, и это заставляло Нечаева то и дело брезгливо морщиться. Но выбирать не приходилось: слишком многое было теперь поставлено на карту…

Митрофанов выглядел совершенно отрешенным — казалось, он даже не узнал Лютого, с которого и начались его злоключения. Отсутствующий взгляд, вялые движения, красный слюнявый рот — короче говоря, полная прострация.