Прокурор для Лютого - [47]

С такими трудно сражаться — наверное, почти невозможно…

Несколько раз Коттон брал в руки телефон, чтобы позвонить Прокурору: вне сомнения, только этот человек мог ему действительно помочь. Но в самый последний момент пахан откладывал «ручник»; он никогда еще не был столь нерешительным. Причин было великое множество, но главная — все-таки та, что и этот кремлевский чиновник, единственный представитель власти, которому он когда-то верил, продался отмороженным негодяям.

Прокурор всю жизнь использовал других людей. Использовал и его, пахана, поставив смотрящим над проектом «Русский оргазм». И того пацана, бывшего офицера «конторы», которого затем упрятал на шконки «красной» зоны.

И много кого еще…

Да, Алексей Николаевич отлично помнил последний разговор на Радомском шоссе под Варшавой: мол, ты — смотрящий от преступного мира, я — из Кремля. Наши интересы совпадают, но — временно. Кто может дать гарантии, что теперешние интересы Прокурора не совпадают с интересами Сухого? Тогда кремлевскому бонзе есть резон сдать отморозку недавнего союзника. А ведь у него практически неограниченные возможности, и рычагов давления куда больше, чем надо: прокуратура, мусора, та же «контора»… А самое главное — Наташа, к похищению которой, как был твердо уверен старый вор, приложил руку сам Прокурор.

Несколько раз вор даже набирал первые цифры номера, но в самый последний момент неожиданно менял решение. Отследить обладателя сотового телефона спецсредствами ФАПСИ, Федерального Агентства Правительственной Связи и Информации — раз плюнуть. Можно, конечно, попытаться прозвониться с Главпочтамта, но где гарантии, что и там не ждет подстава?

И Коттон всякий раз откладывал телефон, разминал сухими, желтыми от никотина пальцами «беломорину» и прикуривал, окутываясь сизым дымом.

Да, что-то очень непонятное происходит в мире, какой-то такой странный и жуткий, неправдоподобно дикий спектакль разыгрывается в России, в Москве — вор все чаще и чаще задумывался над происходящим, но никак не мог разобраться. Криминал и высокая политика переплетены в России настолько тесно, что понять, кто есть кто, практически невозможно. Продолжается все та же, криминально-политическая мистерия, вот уже который год длится она, и роли в ней, в этой мистерии-монстриаде, давно расписаны, как и сценарий — на несколько актов вперед… И ему, старому уважаемому человеку, для которого любая пересылка, любая зона, любое СИЗО — дом родной, человеку, которому давно уже пора на покой, отводится заведомо третьестепенная роль.

Пахан поднялся, решительно затушил папиросу.

Что ж, иногда даже марионетки способны кардинально изменить ход спектакля.

От него требуют уйти со сцены? Публика захлопывает, суфлер шипит из будки, режиссер-постановщик делает страшное лицо из-за кулис?

Хорошо, он согласен…

Но совершит это по-своему — так, чтобы в последнем акте появиться вновь.

* * *

Эти кооперативные гаражи, расположенные на окраине городка, ничем не отличались от московских — в Чертаново, Сабурово или Медведково: безразмерно-длинный бетонный забор, испещренный матерными пожеланиями, выполненными аэрозольной краской, а также лаконичными сообщениями о том, что «Саша Лукашев — козел», «Лена — лесбиянка», а «Спартак — чемпион!», смертельная тоска замкнутого с четырех сторон мертвого бетонного мира, ржавые, догнивающие кузова автомобилей, осколки разбитых аккумуляторов, бурая прошлогодняя листва, которую иногда палили вредные окрестные ребятишки…

Невысокий старик с вытатуированными на пальцах перстнями, помахивая спортивной сумкой, задумчиво шел вдоль ряда металлических ворот, глядя себе под ноги.

Унылый ряд гаражей заканчивался небольшим тупичком. Ворота крайнего, под номером «129» были ржавыми, потечными, царапины от створ на крошащемся цементе съезда выглядели размытыми — по всему было видно, что они не открывались с прошлого года.

Старик остановился, поставил сумку на землю и, закурив «беломорину», хищно осмотрелся по сторонам: никого. Опустил руку в карман, нащупал набор отмычек…

Замок — одна из немногочисленных преград, издревле существующих между вором и терпилой, то есть потерпевшим, натуральным или потенциальным. Чем выше статус терпилы, тем лучше у него замок. Замки совершенствуются, но совершенствуется и мастерство тех, от кого они и поставлены…

У человека, стоявшего рядом с заржавленными воротами гаража номер «129», замок никогда не вызывал раздражения и злости — только уважение. Уж какие сложные «механизмы» были в квартире сотрудника аппарата ЦК КПСС, которую он вскрыл в 1984 году, и то сдались. Замок — загадка, ребус, головоломка, шарада. Она нуждается в разгадке, в разговоре на равных. И разговор должен быть вдумчивым, терпеливым и трепетным. Замок — не враг, а хитрый, умный собеседник — точно опытный следак, он пытается запутать, поймать на слове, передернуть сказанное-сделанное ранее…

Для человека, считавшегося в семидесятые годы одним из лучших квартирных воров советской столицы, открыть банальный амбарный замок очень просто. Это не опытный следак прокуратуры, вызывающий уважение профессионализмом, а тупой сержант ППС, бычье из бычья. Такому «форель прогнать» — плевое дело.