Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди - [5]

– Вот и ладненько, как говорится, каждому свое, – покорно согласился Грязной. На редкость злопамятный, на сей раз он даже не заметил оскорбительной выходки Никиты, не до обид ему было, опять нахлынули воспоминания о делах давно минувших дней.

5

Когда в прошлый раз громили вотчину Новосильцевых, молодому, тогда еще ретивому Васюхе с шибко сладкой девкой довелось здесь переведаться. Нагрянули они не как теперь, средь бела дня, а темной ночью. Бегали по княжескому терему с факелами, вроде как изменников, но на самом деле добычу выискивая. Тут-то он небольшую дверцу под лестницей и заприметил. Саданул плечом для верности, а та незапертою оказалась. Влетел в светелку, чуть лампадкой освященную, да принялся что поценней выискивать. Глядь, а из-под постели чья-то ножка торчит с ноготками розовыми. Рванул Грязной ее к себе и девку выудил. Когда тянул-то, рубашонка задралась, так что она сразу перед ним во всей своей красе предстала – тело белое, словно молоко, волосья черные, кучерявые, длинные и вся такая крупная да мягкая. Тут уж он свою мужскую силу достойно проявил, насиловал несчастную всю ночь почти что беспрестанно, даже про грабеж и службу царскую забыл, сердешный. На этом, правда, сладкие воспоминания и заканчивались, потому что далее было то, что и по сей день вызывало в черной Васькиной душе смутную тревогу.

Нехорошей девка оказалась, под конец всю радость спортила. Василий-то ей лиха не желал, по крайней мере живой хотел оставить, а она…

Поначалу шибко перепугана была, толком даже не противилась. Ну, маленько взвыла да подергалась, когда обабил он ее, так это дело-то житейское. А когда уже все кончилось, и Грязной собрался уходить, тут беда и приключилась. Ей бы, бабе новоявленной, без чувств лежать, иль слезы лить по утерянной невинности. Так нет же, эта тварь неблагодарная вдруг ни с того ни с сего как рысь лесная на него накинулась. Лицо ногтями стала рвать, затем вовсе за нож схватилась, что у Васьки на поясе висел. Тут уж делать было нечего, кистенем негодницу успокаивать пришлось. Вдарил-то всего один лишь раз, правда, угодил в висок. Та тихо застонала, вновь подергалась в недолгой судороге и затихла. Васюха, хоть и молод был, но все ж сообразил – девка-то, видать, непростая, раз в отдельных покоях обитала, наверно, княжья родственница. Княгинь с княжнами, конечно, тоже можно насиловать и убивать – эка невидаль, но только с разрешения царя. За своевольство эдакое Иван Васильевич по головке не погладит. Но и это полбеды, другое хуже. Не всех же Новосильцевых они поизвели, наверняка, какая-то родня осталась. Коль прознают про его злодеяние, да еще свершенное без дозволения государя, непременно станут мстить. Ходи потом и жди, когда тебя ножом пырнут иль удавку на шею накинут. Чтобы избежать огласки им содеянного, Василий сунул убитую в мешок и под видом рухляди награбленной унес из терема, а когда в лес уходили по дороге той, что шла вдоль берега, он ее и вовсе в воду скинул, потому и озеро запомнилось.

– Может, и на этот раз что подобное случится, – подумал Васька, вспомнив про полячку, о которой рассказывал собрат-кромешник, и аж прижмурился от удовольствия. В тот же миг ему явился прекрасный лик замученной девицы, аж касанье губ ее почувствовал, только не горячих, как тогда, от покусов чуть солоноватых, а холодных, словно лед на озере, ставшем для красавицы могилою.

Прозорлив был нелюдь, но не догадался, что сие есть смерти поцелуй, о своем приходе возвестившей. Что господь опять привел его на это место, дабы покарать за злодеяния, и не рукой надежи-государя, а длиннопалою, унизанной перстнями рукой Георгия Победоносца, сошедшего с небес на израненную землю русскую в образе донского казака, лихого есаула8 Ваньки Княжича.

6

Тем временем сорок всадников из отборной полусотни Одоевского уже пошли на штурм. Молча, ничем себя не выдавая, они приблизились к вотчине и стали брать ее в кольцо. Цепь окружения получилась довольно редкая, но вполне достаточная, чтоб пресечь попытку бегства через частокол. Князь Никита в разговоре с Васькой несколько слукавил, просто он решил сберечь подвластных ему людей.

– Нечего зазря лбы под пули казачьи подставлять, пускай Грязной со своею шайкой их отведает.

Однако распоряжение государя о поимке Новосильцевской полячки делало его участие в погроме неизбежным, а потому сам Одоевский и десяток наиболее испытанных бойцов должны были вершить куда более опасные дела.

Княжья правая рука, Афонька Рубленый – лихой вояка, получивший прозвище за разукрашенное сабельными шрамами лицо, и еще двое воинов уже заканчивали приготовление тарана. В три топора они свалили самую высокую сосну и выволокли ее на дорогу, направив толстый заостренный комель в сторону ворот.

– Пора, – взмахнул рукой начальник царской стражи.

Правильно истолковав сей знак как приказ к началу нападения, бойцы разобрались по пятеро с каждой стороны тарана, ухватились за самые толстые сучья и, сначала шагом, а затем все более ускоряя бег своих коней, понеслись к воротам. Скакавший в первой паре Рубленый сумел ударить прямо по засову, тот хрястнул, переломленный чудовищным ударом, створки разлетелись в стороны, и люди Одоевского первыми ворвались в опальное именье. Князь Никита поспешил за ними, напрягая слух, чтобы по пальбе хоть как-то оценить число врагов, но то ли вой опричников заглушил ее, то ли никакой пальбы и вовсе не было.