Проклятие Звёздного Тигра. Том II - [43]

‒ И не солгал, но Вэй в мире много, а нырять в глубину и ловить беззвучные песни Кружев дано не всем. И парить на крыльях драконов… и ощущать истинную любовь. Не ту, что воспламеняет желанием, а ту, в чьей власти его утолить. И оставить тебя не опустошённым, не пушинкой на ветру, а цельным, полным, свободным.

Любовь и свобода? Я не думал прежде об этом… но не соединил бы вместе эти слова осознанно, потому что любовь, как и всякие узы в Сумраке, ограничивала, подчиняла и делала смешным само понятие свободы.

‒ Я был довольно бестолковым ребёнком, ‒ с неясной усмешкой заметил он. ‒ Не выносил мир и негодовал, что мир меня не выносит. И тут появилась она. Точнее, я знал её раньше, видел, но не замечал по-настоящему, пока она сама меня не заметила. Я был мальчишкой, а она была прекрасна… взрослая, искушённая, один её взгляд содержал больше опыта, чем вся моя жизнь. И когда я смотрел на неё, не понимая тогда, что это она первой на меня посмотрела… я даже не мечтал о ней ‒ не более, чем мечтал обратиться ветром и полететь. Но я был зачарован ею, хотя знал, что это пустые грёзы. И когда она позвала меня, я был поражён, сбит с ног, я просто не мог отказаться. И не хотел. Я был безумно ей благодарен. Или обезумел от счастья и чуда, как бездомный щенок от ласки и мясной косточки.

Его смех обманывал… и лишь сейчас я ясно услышал в нём горечь. И иронию ‒ над собою?

‒ Она была хранительницей дома у моего учителя. Я с детства привык издали ею восхищаться, как и другие ученики: мы все знали, что она была и его даэн тоже. И вдруг она пришла в мою комнату под вечер и позвала в сад, смотреть на летние звёзды. Я пошёл ‒ кто отказал бы в шестнадцать лет призыву прекрасной сьерины… и звёзд в ту ночь видел мало, только в её глазах. После я пришёл в ужас, ‒ он вновь усмехнулся. ‒ Думал, учитель убьёт меня, и поделом. Но она сказала, что бояться мне нечего, они уже давно лишь добрые друзья, но не любовники, поскольку с возрастом даже у Вэй теряется интерес к нежным ласкам. Магистр мой и вправду был очень стар, насчитал без малого пять сотен, хотя выглядел едва ли на пять десятков. А ей, Таэле, было тогда чуть за сорок, и красивее её я почти не встречал женщин.

«Тогда?» ‒ безмолвно спросил я, не его, а скорее, себя, безуспешно пытаясь вообразить его неопытным, шестнадцатилетним ‒ и представить ту, что так заворожила пусть юного, но Вэй.

‒ И до сих пор, ‒ проронил он. А ведь в зримых слоях я не произнёс вопроса… впрочем, прочесть меня сейчас ‒ не надо быть вейлином. А затем я увидел её, как наяву, в обращённом ко мне узоре Кружев, хранимом его памятью, и если она была такой ‒ а память Вэй не лжёт и не ошибается, ‒ о да. Я понимал его.

‒ На самом деле ты не понимаешь, ‒ со странной мягкостью сказал он. ‒ Как и я не понимал, пока это не произошло. Наша близость казалась восхитительной, я был в восторге, как любой мальчишка, впервые узнавший женщину. Уж не знаю, какой ей был толк от меня, но я-то наслаждался ‒ и ждал, когда наслаждение станет полным, окончательным, и не только тела наши, но и мелодии Кружев соединятся, войдя друг в друга и завершая узор. И этого не случилось. Да, всё было чудесно, и телу моему не доводилось испытать ничего лучше, но в Мерцании… я был в пустоте. Один, хотя и в объятиях. Один куда более, чем если бы никого рядом не было.

Я смотрел на него в упор, почти не скрывая, что горло сжалось и рот наполнился горечью, и не мог отвести глаз, и это он тоже должен был заметить: как сильно ему удалось ‒ впервые за несколько лет ‒ напугать меня.

‒ Я ничего не сказал ей, конечно. Было бы оскорблением сказать такое, да я и не смог бы найти верных слов для того, что ощутил за пределом Сумрака. И уж точно ‒ не хотел. Она сделала мне прекрасный подарок, и я желал получить его ещё раз. Я вообще не понял тогда, что вышло не так… объяснил это своей неопытностью и заткнул рот голосу Кружев. Часть моя от Сумрака ликовала и предвкушала продолжение, а моя душа Вэй не знала, как со всем этим справиться… как такая полнота чувств и такая близость может одновременно быть столь пустой и незавершённой. Было так легко свалить всё на первый раз ‒ и просить второго. А затем и третьего, сочиняя себе сказки о разнице лет, её искушённости и моём неумении, особенно явном в сравнении с опытом моего магистра, и что мне оказали честь, доверились, и я не могу разочаровать их обоих ‒ да, я даже в этом ухитрился убедить себя: учитель поручил мне заботу о любимой женщине, и я проявлю неблагодарность, если не подарю ей того счастья, которое прежде дарил он и которого заслуживает она, такая щедрая, нежная и красивая… Самое печальное в этой истории, что мне было с нею хорошо. Даже очень. Я почти не притворялся, давая волю желаниям тела, и надеюсь, ей нравилось это не меньше: я всё же был вэй-лордом, и учитель не зря звал меня на редкость талантливым. Но именно поэтому я не мог солгать себе по-настоящему ‒ Вэй слышит истинные голоса Кружев… или уж не слышит ничего.

От этого «ничего» меня пробрала дрожь. Я едва заметно повёл плечом, стряхивая это чувство, отмахиваясь и от него, и от этого неприятного страха, который он на меня нагнал, разумеется, нарочно. Звуки его голоса и сами по себе могли создавать такой эффект, а вероятнее, что он незаметно подобрался к глубоким гармоникам моего Кружева, пока его голос с той непривычной мягкой интонацией завораживал и отвлекал меня…