Проклятие Звёздного Тигра. Том II - [42]

Он усмехнулся, не поднимая ресниц.

‒ Я заботился о девочке ‒ о её самолюбии. И о тебе в её глазах. Теперь она полна сочувствия к тебе и всем несчастным вэй-лордам, годами лишённым прелести любви. А не выдумай я эту сказку, умчалась бы в гневе, обиженная и оскорблённая. Примерно как ты сейчас.

«Я не обижен».

Вслух я не сказал этого, да и подумал неясно, не очень-то желая, чтобы он слышал меня. Но разумеется, он услышал.

«Оскорблённость ты не отрицаешь. Хорошо».

«Хорошо ‒ что?»

‒ Твоя неискренность пока не выросла в лживость, ‒ вслух объяснил он, следя за мною из-под опущенных век. Его глаза поблёскивали ярко и холодно, как осколки озёрного льда.

‒ Милорд. Почему?

‒ Почему ты ещё не склонен мне лгать? Надеюсь, из самосохранения, говорящего о наличии некоего ума.

Ну вот. Ирония налицо, дальше пойдёт сарказм, затем ему станет скучно и он либо нырнёт отсюда, либо заснёт. А мне всё-таки хотелось узнать. И не через лет этак десять, а сегодня.

И лучше ‒ немедленно.

‒ Я не оскорбляю людей из чистой радости от процесса, ‒ спокойно сообщил он и зевнул. Ну точно, сейчас он тут просто пригреется и задремлет на солнышке, и прощай шанс услышать объяснения.

И хотя я понимал, что веду себя глупо ‒ уже думая так, а тем более, открываясь, а я ему явно открылся… но колокольчики тихонько позванивали вдалеке, и смешные волосы-пёрышки на её висках топорщились… а она, уходя, смотрела на меня с жалостью. Её обманули, прогнали, а она жалела ‒ меня!

Её имя было словно цветок, и пахла она цветком, когда мы лежали в траве, и наши руки, торопясь, неумело освобождали нас от одежды, а рты уже целовали, кусали… и я готов был тонуть ‒ задохнуться ‒ я хотел этого.

‒ Мне было чуть больше шестнадцати, ‒ негромко сказал он, и я почти смутился, потому что злился и не сумел утаить, а он не спускал таких промахов, даже когда мне было десять, и если бы он рассердился или изобразил ярость ‒ а в итоге я уже лежал бы тут, в крови, задыхаясь совсем не от страсти, ‒ я бы не удивился.

‒ Я был по сути куда более юным, чем ты сейчас, ‒ произнёс он, прикрывая глаза. ‒ Лучший и любимый ученик ‒ среди тех, кому изрядно за двадцать… ум и талант не всегда спасают. Я презирал их за глупость, они терпеть меня не могли за надменность и манеру бить словами ‒ в ответ на вполне сумрачные побои, а часто мои-то слова и толкали их к насилию. А учитель не считал правильным вмешиваться: Вэй должен быть сильным и сам разбираться с проблемами, а заступаться ‒ значит делать слабым, унижать его. Милорд мой магистр никогда меня не унижал.

Я живо вспомнил троих учеников, живших у него, когда он нашёл меня. Все ‒ изрядно старше и опытнее… в теории. На практике никто из них не годился мне в соперники даже близко. И хотя они были почти мужчины, а я сопляк-девятилетка, слишком маленького роста и слишком похожий на девочку, за что доставалось мне и в деревне, ‒ но они завидовали мне, не скрывая, они боялись меня. И мстили мне за свой страх.

Пока Каэрин как-то незаметно не выставил их, одного за другим, на путь вейлина, и я не остался один. Ура. Последний из троицы особенно раздражал ‒ тем, что никак не унимался и цеплял меня, а ведь наблюдал уже и ощущал неоднократно, каково это: проявлять недружелюбие к Ченселину Тарису. Любого роста и возраста.

‒ Я не умел драться, ‒ с лёгкой усмешкой сказал Каэрин, словно я не думал, а говорил вслух. ‒ И мог поранить только словами, а они в ответ по-настоящему ранили меня. Некрасивый, не очень-то сильный в Сумраке, едкого нрава, высокомерный и убеждённый в своём таланте ‒ но лишь в песнях Кружев, иных талантов у меня отродясь не было… отличная жертва даже для неумелого охотника. А те неумелыми не были.

Я растерянно смотрел на него, лежащего в пыльной траве с изяществом, достойным залы дворца в день королевского приёма. Он был в серебряно-алом сейчас, и в сочетании с его цветом волос это смотрелось бы нелепо у любого ‒ кроме него. Он же походил на пламя у водопада ‒ стремительное падение воды, несущейся в бездну, и над ним, вокруг, вплетаясь в ледяные летящие струи, вьются плети огня. Неистовые, жадные, бесстрашные… подчиняющие. Даже растянувшись на спине среди дикой лесной поляны и выпачкав изысканный шёлк в зелени, а волосы в соке клевера и колокольчиков, он выглядел безупречно.

Слабый и некрасивый? Жертва?

Да ладно. С каких пор жертвой стада овец становятся детёныши тигра?

Его смешок тоже был вполне тигриным, тихий и острый, и хрипловатый, как рычание… или рвущийся на свободу, но пока ещё пленённый огонь.

‒ С твоей отвагой и дерзостью не понять тех, кто привык знать себе цену, но чувствовать страх. Ведь не сила решает всё… а зачастую ничего не решает.

‒ Вы не слабый! ‒ вырвалось у меня. И говоря, я уже понимал, что он подловил меня… а он тихо смеялся.

‒ Был слабым. Отчасти. В те дни, когда мне было шестнадцать. Ужасный возраст. И когда ты умнее прочих, то даже не подозреваешь, каким можешь оказаться идиотом.

В это я поверить никак не мог. Это было нелепо, лишено даже намёка на логику и смысл.

‒ Вы назвали меня Вэй, ‒ напомнил я, с опозданием понимая, что обороняюсь, и хуже того, прошу. А ведь у тех, кто сильнее тебя, не просят… если хочешь сам оставаться сильным.