Проклятие темных вод - [7]

Мне хотелось, чтобы он замолчал. Хотелось затаить дыхание, пока любимый не вернется, проверить — реально ли это. Убедиться, что Себ выживет. Он вынырнул, кажется, спустя годы. Потряс головой, чтобы освободить уши от воды. Затем положил ладони на борт, подтянулся и в мгновение ока запрыгнул на палубу.

— Давай, твоя очередь, — скомандовал смельчак, но не такой храбрый Марк нашел повод удрать.

Мы наблюдали, как он плыл к берегу. Затем Себ заставил меня лечь на него.

— Скинь платье, — попросил парень.

И получил звонкую оплеуху.

— Уф! — Отвернулся. — Давай-давай.

— Только если ты снимешь трусы.

— Договорились.

Он стянул трусы, я — платье. Еще не настолько зрелая, чтобы носить лифчик, я легла, плотно прижавшись грудью к его груди. Казалось, будто мы сплавились, — так идеально тела дополняли одно другое. Мы, словно частички 3D-шарады, нуждались друг в друге, чтобы сложить полную безупречную картину. Именно это ощущение живет во мне и ярче всего припоминается сейчас, когда я иду, как и в тот день, по аллейке домой: наши разгоряченные солнцем тела, чуть липкие от влажной близости реки́, пахнущие тиной, слились воедино… Я любила Себа. Это понятно без лишних слов. Он казался самым красивым созданием из когда-либо ходивших по земле. В тот день на барже я смотрела вниз, на его лицо, и думала: «Неужели есть на свете кто-то столь же идеальный?» У парня были удлиненные, миндалевидной формы голубые глаза, а уста казались постоянно красными и чуть припухшими, будто он наелся клубничного мороженого. Кончики губ опущены, словно юноша считал всех вокруг недалекими, будто ждал, когда же весь остальной мир догонит его. Острые кости его таза прижались к впадинкам под моими. Его кожа, теплая и как бы рельефная, терлась о мои ребра. Моя грудь, еще только начинающая расти и смягчаться, пружинила на его груди.

* * *

— А теперь я сверху, — сказал Себ чуть погодя, и мы перекатились.

Мелькнула смутная мысль: «Наверное, нужно остановить его…» Я принялась извиваться, пытаясь столкнуть парня с себя. Сейчас уже я помню только теплоту деревянной палубы, ударившейся в спину, когда он держал меня, и звук мужского дыхания возле уха.

К Дому у реки я подходила в сильном волнении. А вдруг Джез уже проснулся и ушел, прежде чем я успела как следует попрощаться? Зря, зря я оставила его одного! Крепко сжала в кармане мамин флуразепам, потерла большим пальцем пузырьки на упаковке из фольги. Поднялась на крыльцо, затем по пологим ступеням к площадке перед музыкальной комнатой. Из узких окон вверху лился свет. Я повернула ручку двери и толкнула ее, едва осмеливаясь надеяться.

Здесь. Еще сонный. Но глаза открыты. Иду прямо к нему. Сажусь на кровать:

— Ты отключился.

— Что?

— Вечером. Чуть перебрал вина.

Смотрю на мальчика сверху вниз. Принц, восставший от столетнего сна. Силится поднять голову, хмурится… Сдается.

— Все в порядке. Ты в Доме у реки. Вспомнил?

— О боже!

— Да не волнуйся так! Все иногда напиваются, поверь. Даже лучшие из нас.

— Который час? У меня поезд в десять тридцать.

— Ох, уже намного позже половины одиннадцатого! Но ведь поездов еще полно. Можем предупредить кого надо.

— Мне так плохо… — Он поднимается на локте, щурится на свет.

— Нá, попей.

Беру с прикроватного столика стакан и подношу к его губам. Наблюдаю, как они увлажняются, когда парень делает глоток. Бусинка влаги, приставшая к волоску мальчишеской щетины на верхней губе, серебрится секунду, и Джез смахивает ее языком.

— Господи! Что за дрянь мы пили вчера?

Голос еще незрелый, хотя давно ломается, и от этого по-мальчишески звенит. Юноша закрывает глаза и опускает голову на подушку.

— Погоди, скоро полегчает. Через полчасика принесу тебе рогалики и кофе. Можешь принять душ. Там, — указываю подбородком в сторону смежной ванной комнаты. — Какой любишь кофе?

Он снова открывает глаза. Лицо помято, но кожа — шелк. Полные губы. Как у Мика Джаггера. Когда-нибудь у этого мальчика будут такие же складочки между носом и губой, как у рок-певцов. У Себа они тоже были бы.

— Крепкий. Немного молока. Две ложки сахара.

Сердце замирает от радости. Просто стояла бы и смотрела на Джеза, но не хочу волновать его.

— Пойду приготовлю завтрак.

— Забыл отправить эсэмэску Алисии. Или маме позвонить… — говорит он, когда я уже у двери.

Я рада, что его мобильный остался в кармане кожаной куртки в кухне на спинке стула.

— Всему свое время. Сначала приди в себя.

Закрываю за собой дверь и несколько секунд стою, пока в душе не начинает шелестеть вода.

В кухне не размышляю ни секунды. Достаю мобильник Джеза, пересекаю внутренний двор, прохожу через дверь в стене и шагаю по тропинке к реке. К счастью, начинается прилив: ни клочка отмели, лишь темно-каштановая вода плещет о стену. Облокачиваюсь на нее, смотрю, как баржи легонько толкаются бортами. За спиной мимо проходит группка туристов. Жду, пока они не исчезнут, и роняю телефон в глубины.

* * *

Возвращаюсь к Джезу с кофе и рогаликами. Он стоит в джинсах, но без рубашки и вытирает полотенцем волосы. Пахнет лемонграссовым мылом — я держу такое в душевой. Парень из-под полотенца оглядывает завтрак на подносе: кофе, приготовленный в итальянской штуковине (пользуюсь ею, когда варю этот напиток для ценителей), тост из домашнего хлеба, рогалики и мой мармелад на блюдце.