Проклятие рода Карлайл - [85]

Войдя в мастерскую, она, как всегда, взялась за картину, но сегодня вместо черной краски Эмбер выбрала алую. Дрожащей рукой она вывела надпись: «Проклинаю тебя». Не дожидаясь, пока краска высохнет, Эмбер начала поверху замазывать все полотно черным. Она без устали водила кистью по холсту: мазок за мазком, штрих за штрихом. Один, второй, третий, четвертый. Мазок за мазком. Штрих за штрихом. Нужно нанести слой краски на каждый дюйм поверхности картины, чтобы запечатать проклятие.

Эмбер не пошла в детскую, как делала в другие дни, а прошла в свою старую спальню. В одежде улеглась на кровать, закутавшись шерстяным одеялом. У нее болели все кости, будто ее отколотили палками. Она гнала от себя мысль о детях. Роберт. Малышки Эмилия и Элизабет. Их больше нет. Мысль, что они живы, хоть и вдали от нее, раньше изредка, но все же приносила Эмбер облегчение. А теперь… Теперь ей незачем жить. Забвение не проходило, и она лишь надеялась, что оно пощадит ее, оставит ей разум, когда она проснется. Эмбер знала, что и раньше, если мисс Робертс была чем-то занята и долго не поднималась в детскую, по которой Эмбер ходила из угла в угол, пытаясь понять, куда убежали дети, она уходила в спальню и засыпала там. В такие дни экономка оставляла ее в покое до поздней ночи, и лишь глубоко за полночь будила и тащила вниз, чтобы запереть в крошечной гостиной, ставшей ее темницей.

Вот и сегодня Эмбер провалилась в сон. Однако он был не глубок. Она слышала грузную поступь переваливающихся шагов на лестнице, скрип открываемой двери и тяжелое от одышки дыхание слишком толстой мисс Робертс. Экономка постояла какое-то время, решая, будить ли Эмбер или нет.

– Отпустить… – еле слышно прошептала мисс Робертс. – Нет уж, не для того я столько с ней мучилась, чтобы она жила припеваючи.

Экономка закрыла дверь, в коридоре послышался звук медленно удаляющихся шагов. Эмбер открыла глаза. Дрема, в которой она лежала последние несколько часов, испарилась. Сознание оставалось четким – она помнила все. Эмбер знала, что задумала мисс Робертс – избавиться от нее. Но пока колеблется, не знает, как лучше это сделать.

Прошел еще час, прежде чем Эмбер встала. Она зажгла свечу и прошла в гостиную, когда-то стой ею любимую. Поставила подсвечник на секретер и выудила из глубин ящика свой дневник, который не вела с того самого дня, как вернулась из последней поездки в Лондон. С того самого дня, как проклятый Фредерик Карлайл забрал ее детей. Забрал, а затем и убил. Конечно, он не сделал это собственными руками, но это он посадил их на тот корабль. Он и проклятая леди Джейн.

Эмбер предстояло завершить начатое – замкнуть круг: запечатанное проклятие должно приобрести словесную форму. Эмбер пододвинула к себе розетку в форме распустившегося тюльпана, выполненную из тончайшего фарфора. Ножом для разрезания бумаг сделала глубокий надрез на большом пальце левой руки – кровь пролилась на белый фарфор. Затем Эмбер, перевязав палец носовым платком, обмакнула перо в кровавые чернила и принялась писать:

«Будь проклят. И жена твоя. И дети, что от нее родятся. И весь твой род. Отныне и до дня того, когда никого не останется в роду твоем. Отныне и до дня того, пока не ступит под сень дома моего, дома, где обманом была счастлива, дома, где родился первый и истинный наследник твой, дома, где убили меня, дома, где умираю я, нога настоящего графа Карлайла. Пусть все сыновья твои и их сыновья, и сыновья сыновей прокляты будут даром безумия. А жены их умирать будут от рук безумцев. Прокляты будут до тех пор, пока сын от сына сына от сына сына моего не вернется в Карлайл-Холл и не займет свое законное место, а женой его не станет простая девушка неблагородной крови. Проклят будь, возлюбленный мой. Отныне и присно, и вовеки веков…»

На бумагу с кончика пера упала одна красная капля, потом вторая, потом третья. Эмбер вздрогнула, вспомнив, как матушка однажды сказала: «Что прощение, что проклятье – всегда нужно скреплять кровью, иначе они – пустой звук».

– Так и должно быть. Так и будет, – прошептала она. – Так и должно быть.

Исписанный рваным почерком лист, омытый ее кровью, Эмбер подписала: «Моему возлюбленному». И спрятала в потайной ящик. Когда-нибудь ее дневник найдут, но будет слишком поздно: проклятие начнет свою мстительную поступь, как только Эмбер не станет.

Пора. Пора увидеться с ними, ее любимыми, оторванными от сердца ангелочками. «А может, все-таки живы?» – промелькнула в застланном туманом разуме последняя надежда. Вот она и узнает. Скоро. Совсем скоро…

– Что это вы не спите, а? – раздался в дверях голос мисс Робертс.

– Жду вас, – спокойно ответила Эмбер.

– Пойдем вниз, дура проклятая, – покачала головой мисс Робертс. – Глаза б мои тебя не видели.

Эмбер ничего не ответила и послушно поплелась вслед за экономкой. Они подошли к лестнице и остановились у верхней ступеньки. Сквозь стрельчатые вытянувшиеся к самому потолку окна пробивался яркий лунный свет. Эмбер взглянула на портреты многочисленных леди Карлайл, висевшие вдоль стены.

– Что уставилась?

– Когда-нибудь мой сын повесит здесь и мой портрет, – улыбнулась Эмбер.