Проклятие Раффы - [10]

— Итак, дети мои… — Неожиданно ободряюще улыбнувшись, начал он, — слушайте и отвечайте… Готов ли ты, Виктор, перед лицом создателя своего засвидетельствовать, что хочешь взять в жёны девицу сию, которую за руку держишь? Можешь ли ты утверждать, что жаждешь этого более, чем свободы своей, и готов ли ты отдать жизнь свою в полное её распоряжение? Отвечай!

— Дд…А! — Запнувшись, почти выкрикнул я.

— Готова ли ты, Айше, перед лицом создателя своего засвидетельствовать, что хочешь стать женою отроку, которого за руку держишь? Можешь ли ты утверждать, что жаждешь этого более, чем свободы своей, и готова ли ты отдать жизнь свою в полное его распоряжение? Отвечай!

— Да… — Тихо и просто, не задумываясь, сказала невеста, светящимися от счастья глазами изливая бальзам на мою душу. Я был просто уверен тогда, что мне стало буквально физически теплее под её взглядом…

— Готов ли ты, Виктор, перед лицом создателя своего засвидетельствовать, что намерен беречь и хранить вновь обретённую жену свою пуще самой жизни? Можешь ли ты утверждать, что готов выкупить жизнью своей жизнь её и её детей, если это потребуется? Отвечай!

— Да. — Уже обретя уверенность под обволакивающим любовью взглядом Айше, совершенно твёрдо произнёс я.

— Готова ли ты, Айше, перед лицом создателя своего засвидетельствовать, что намерена беречь и хранить вновь обретённого мужа своего всю свою жизнь? Можешь ли ты утверждать, что готова выкупить жизнью своей жизнь детей ваших, если такое потребуется, а жизнь его будет отдана и этого окажется недостаточно? Отвечай!

— Да… — Нерешительно сказала Айше, видимо, продолжая вдумываться в изощрённость формулировок.

— Готов ли ты, Виктор, перед лицом создателя своего засвидетельствовать, что намерен всю жизнь трудиться на благо вновь созданной семьи твоей — даже если угаснет любовь меж вами и это понадобиться только для детей ваших? Можешь ли ты утверждать, что любые невзгоды, порождённые несовершенством отношений между вами, никогда не коснутся ваших детей? Отвечай!

— Да… — Теперь уже нерешительно сказал я, а сам вдруг понял, что я ведь об этом раньше совершенно не задумывался…

— Готова ли ты, Айше, перед лицом создателя своего засвидетельствовать, что намерена всю жизнь преумножать плоды труда мужа своего ради блага вновь созданной семьи твоей — даже если угаснет любовь меж вами и это понадобиться только для детей ваших? Можешь ли ты утверждать, что любые невзгоды, порождённые несовершенством отношений между вами, никогда не коснутся ваших детей? Отвечай!

— Да… — Совсем неуверенно произнесла невеста.

— Готов ли ты, Виктор, перед лицом создателя своего засвидетельствовать, что намерен всю жизнь прощать жене своей вольные и невольные прегрешения её, как создатель прощает? Можешь ли ты утверждать, что любой проступок её может быть прощён тобой, если она, раскаявшись, придёт к тебе в надежде на прощение? Отвечай! — Я хотел было сказать "я подумаю…", но под твёрдым взглядом монаха не посмел, и, памятуя требование отвечать только "да" или "нет", с трудом выбрал "да"…

— Готова ли ты, Айше, перед лицом создателя своего засвидетельствовать, что намерена всю жизнь прощать мужу своему вольные и невольные прегрешения его, как создатель прощает? Можешь ли ты утверждать, что любой проступок его может быть прощён тобой, если он, раскаявшись, придёт к тебе в надежде на прощение? Отвечай!

— Да… — С не меньшими, видимо, колебаниями, выбрала Айше.

…Так он допрашивал нас, казалось, целую вечность. Если вначале мы были уверены, что легко ответим "да" на любые вопросы — нам казалось, что любовь наша может служить тому порукой, то по мере перечисления им невзгод, которые могут встретиться нам в жизни, мы постепенно теряли уверенность в этом… И всё же — на все вопросы мы упорно выбирали более или менее твёрдое, но — "да". Иногда он на секунду замирал с прикрытыми глазами, как будто утверждая про себя что-то, потом всё продолжалось дальше. Казалось, этому не будет конца…

— Что ж — я свою работу закончил. — Наконец устало произнёс монах и опустился на траву. — Повернитесь друг к другу, дети мои… — Мы с облегчением выполнили его волю.

— Теперь возьмитесь за руки… и встаньте так близко, что любое движение уже заставит вас соприкоснуться… — Мы с интересом выполнили и это.

— Теперь, если в вас ещё осталось то чувство, которое привело вас сюда — вы можете поцеловаться… — Сказал он. — Только — очень нежно… как бы награждая друг друга нежностью за долготерпение… — Признаться, фраза "если в вас ещё осталось то чувство, которое привело вас сюда", озадачившая нас тогда, на самом деле была не столь уж бессмысленной: мы очень устали, мы были просто измочалены "перекрёстным допросом", который нам устроил старик и деморализованы обвалом сведений об ожидающих нас жизненных трудностях… Мы были разбиты настолько, что нам и впрямь уже было не до любви… Старик пристально наблюдал за нами — пожалуй, он это заметил…

— Притроньтесь висками друг к другу — так, чтобы не вы, а лишь дуновение ветерка от вашего приближения освежило кожу того, кого вы держите за руки… — Неожиданно пришёл нам на помощь старик. Мы повиновались. И — чудо: постепенно, по мере овевания этим "ветерком", к нам начала возвращаться нежность… А за ней — скромно, нерешительно, с оглядкой — осмелилась войти, вернулась в наш мир и Любовь… Старик лишь грустно улыбался…