— …Судьба долго носила меня по нашей грешной земле, пока позволила начать оседлую жизнь… — вздохнул дед. Мне довелось немало повидать и пережить на своём веку — зато теперь, — улыбнулся он, — есть, что вспомнить, чтоб рассказать внукам… — И дед с видимым удовольствием потрепал нас по вихрам. — Иное забывалось быстро, что-то — я помнил много лет… Но эту историю я, пожалуй, не смогу забыть никогда…
— И дед начал набивать трубку, что, как мы могли судить, обещало не слишком короткий рассказ. — Нам предстояло тогда пересечь океан на только что спущенной со стапелей посудине, водоизмещение которой превышало всё то, что мне доводилось видеть раньше. Судно было сделано по последнему слову техники… — Дед довольно улыбнулся. — Команда подобралась неплохая… Да и капитан — проверенный, старый… С которым мы все уже не раз хаживали и хотели бы пойти ещё… Вот только механик наш некстати захворал… Капитан нервничал, не зная, что делать: к утру мы должны были уже покинуть пределы порта; в противном случае хозяин, ещё не рассчитавшийся с доком, мог быть вообще разорён неустойками… Неожиданно к вахтенному подошёл какой-то забулдыга, которых немало шляется в портах, и потребовал капитана. Вахтенный, подчёркнуто внимательно оглядев визитёра с головы до ног, смачно послал его… прочь. Тогда тот дождался, когда капитан сойдёт на берег, догнал его, и — стал напрашиваться к нам на судно механиком… Понятно, что капитан сначала вообще не хотел с ним разговаривать… Но тот утверждал, что не только знает толк в машинах, но и "в университетах учился"… Тогда капитан послал его… — дед выждал паузу, раскуривая трубку, — к боцману. Которому велел проверить этого "профессора" — пожалуй, скорее затем, чтоб от него отвязаться, чем — надеясь на удачу… Боцман был удивлён: оборванный пришелец горящими глазами быстро оглядел машины, сам сумел запустить их… Послушав, тут же что-то подкрутил, подстроил… Шум стал ровнее, тише… Новоиспечённый механик, обтирая ветошью руки, гордо спросил у боцмана:
— Ну, как? — Тот, не зная, что отвечать, только буркнул что-то нечленораздельное и пошёл искать капитана. Выслушав его доклад, капитан махнул рукой:
— Ну, и шут с ним. Всё равно другого до утра не найдём… — И спросил, как боцман смотрит на то, чтоб — на всякий случай — не оставлять нашего больного механика на берегу, а втихаря расположить его в корабельном лазарете. Боцман смотрел на это так же, как и капитан. А потому мы с ним, как стемнело, вышли из порта. Я отправился домой к механику, а боцман остался ждать меня здесь — на тот случай, ежели на обратном пути какие затруднения возникнут — охрана порта не жаловала ночных визитёров…
Механик наш был не столько болен, сколько удручён тем, что в первый рейс на новёхонькой посудине мы пойдём без него. Понятно, что мне не стоило большого труда его уговорить. Я, разумеется, не мог сослаться ни на боцмана, ни на капитана — да он бы и не поверил… Он был рад тому, что я ему предложил. И, понимая, чем может для нас закончиться такая авантюра, время от времени тяжко вздыхал.
…Проникнуть назад в порт оказалось не слишком сложно, но я с удовольствием отметил, что в тени береговых сооружений за нами всё время упорно маячила тень боцмана. На корабль мы прошли совершенно без проблем: вахтенный, кивнув нам, сделал вид, что ничего не слышал о болезни механика… Боцман скользнул в капитанскую каюту. Тут же вестовой помчался за лекарем… Мы потихоньку пробрались в лазарет и механик устало опустился на койку: жаловался, что снова начался жар, да и слабость какая-то появилась… Я уложил его, укрыл одеялом — и на этом мои приключения закончились. Проходя мимо капитанской каюты, я услышал фальцет лекаря:
— Это преступление! Я сейчас же пойду к руководству порта!
— А выходить в море без механика — не преступление? — Хмыкнул боцман.
— Или, может, вы хотите сорвать контракт? В то самое время, когда мы только что сошли со стапелей и хозяин в долгах, как в шелках? — Спокойно поинтересовался капитан.
— Да нет мне никакого дела… — начал было лекарь, но капитан, резко перебил его:
— Так скажите об этом хозяину.
…До чего они там договорились — не знаю. Говорят, что свет в капитанской каюте горел всю ночь. А на рассвете мы уже вышли в море — с новым механиком в машинном отделении и старым — в лазарете. Капитан как-то уж чересчур недоверчиво относился к новичку. Уже на следующий день в разговоре с боцманом он пожалел о том, что "взял забулдыгу на борт". Боцман недоумённо вскинул брови, ожидая разъяснений.
— Не нравится он мне. — Буркнул капитан. Мы только в недоумении переглянулись: новый механик, вымывшись и переодевшись в форму, ни у кого из нас уже не вызывал какой-либо настороженности или неприязни. Но капитана как подменили: этот, обычно абсолютно спокойный и уверенный в себе морской волк вдруг начал беситься, как цепная собака, по-шакальи брызжа слюной — почём зря придираясь к новичку и угрожая в первом же порту списать его на берег. Все мы были озадачены, если не сказать — напуганы: раньше за капитаном такого не числилось… Да, он был строг. Он бывал даже _очень_ строг — когда речь шла о деле… Но он никогда не бывал мелочен и никогда не давал волю своим эмоциям, отродясь не демонстрировал неприязни к кому-либо, тем более — в море; и уж совсем никогда не цеплялся к кому-то понапрасну… А тут… Словом, жгучую нелюбовь капитана к новому механику заметили даже пассажиры. Нет нужды говорить, что, когда наш родной, "штатный" механик через неделю встал на ноги, капитан приказал не только не пускать новичка в машинное отделение, но и вообще — позволил тому бывать на судне только в тех местах, где можно бывать пассажирам. Тот в ответ только с грустной улыбкой отрешённо смотрел себе под ноги, чем, казалось, вызывал ещё больший гнев капитана…
