Проклятие неудачного четверга - [2]

И пусть мы как будто жили на разных планетах, но с нашей первой встречи три года назад мы стали лучшими друзьями.

В тот четверг я нашёл его в окружении симпатичных восьмиклассниц. Они разом скорчили недовольные мины, как только я появился. Могу предположить, что их отпугивал запах свиной рульки и исландского болота (папа сам варил мыло и заставлял меня им пользоваться). Но я не обратил внимания на недовольные взгляды девчонок, когда они отпрянули в сторону, как и всегда при моём появлении.

– Привет, Грег, – сказал Эдвин, широко улыбаясь. – Ну что там интересного привёз твой папа из экспедиции? Может, сок реликтового норвежского дерева? Или новый сорт торфяного мха? Или наконец-то откопал крайне редкий арконианский сморчок?

Мой отец занимался кустарным ремеслом (как он сам говорил) и часто путешествовал по всему свету в поисках новых добавок для чая, мыла и прочих органических товаров. Всю эту неделю он пропадал в Норвегии.

– Не знаю, он только завтра вернётся, – сказал я. – А что, не терпится попробовать его новый чай?

Эдвин посмотрел на меня, как будто я попросил его поковыряться у меня в носу.

– Мне в прошлый раз хватило, – рассмеялся он. – После чашечки его чая у меня на лице живого места не осталось.

– Но он же не мог знать, что у тебя аллергия на сланец, – напомнил я ему.

– Да я и сам не знал. А всё потому, что сланец – это камень, – сказал Эдвин усмехаясь. – Знаешь, я как-то не привык закусывать камнями. Главным образом потому, что люди камней не едят.

– Эй, да ты же сам просил его дать попробовать. Никто тебя не заставлял. Это я у него подопытный кролик.

– Знаю, но что поделать, твой отец располагает к себе, – ответил Эдвин. – С ним всегда весело. Забавный чувак.

– Рад, что хоть одному из нас это кажется забавным, – буркнул я.

На самом деле мне тоже нравились папины причуды, но я изо всех сил скрывал это.

– Короче, – сказал Эдвин, язвительно улыбаясь. – Сейчас мы отправимся в наиувлекательнейшую прогулку по зоопарку.

Я закатил глаза.

Вот что значит быть таким богатеньким, как Эдвин: когда ты можешь позволить себе абсолютно всё что угодно, самые обычные вещи кажутся тебе скучными. Прошлой зимой он вместе с родителями катался на вертолёте над Восточносибирским заповедником в России – какой уж тут зоопарк.

Наверное, поэтому ему и нравился мой отец. Чокнутый, эксцентричный и весёлый (но это не точно) папа – такого ни за какие деньги не купишь.

– Чего ты сразу, – сказал я. – Может быть, мы придём в восторг от вида измождённых животных, запертых в клетки?

Эдвин рассмеялся. Ему всегда нравился мой жутко мрачный оптимизм. По-моему, это у меня наследственное.

– Ну ты и гвинт, – сказал он.

Гвинтом Эдвин называл меня, когда считал, что я слишком занудствую. Понятия не имею, что значит слово «гвинт», но каждый раз оно было в тему. У него вообще талант придумывать всякие прозвища. Вспомнить хотя бы Острый соус. Так звали одного из наших учителей в ПУКах, который сопровождал нас на экскурсиях. По настоящему его звали мистер Вустершир, и всем было известно, что вустерский соус совсем не острый, но, во-первых, Эдвин про это не знал, когда придумал кличку, а во-вторых, Острый соус звучит круче, чем «прочие пищевые добавки». И прозвище так и осталось.

– Да ладно тебе! – ответил я. – Кстати, твой ход, или ты тянешь время и надеешься, что я забуду о своём гениальном плане?

Эдвин фыркнул и достал телефон. Когда мы познакомились, то выяснилось, что у нас есть нечто общее. Мало кто из детей играл в шахматы. Если честно, то мне попадался только один такой – Дэнни Ипсенто. Мы раньше жили на одной улице. Правда, потом выяснилось, что кроме игры в шахматы он любит поджигать что попало и швыряется ботинками в голубей, и дружбы не вышло – человеку с моим везением опасно иметь друзей с такими подозрительными наклонностями.

В общем, шахматисты – явление редкое. Именно поэтому я глазам своим не поверил, когда увидел, что Эдвин запускает на телефоне приложение «Шахматы с друзьями». Я сам начал играть только потому, что папа бредил этой игрой и с трёх лет приучил меня играть в неё. Он постоянно повторял, и какая она древняя, и что это единственная игра, где успех не зависит от удачливости игрока, и что всё в твоих руках. Любой ход, любая победа или поражение зависят только от тебя. Где ещё такое встретишь (особенно если ты Бельмонт). Я полюбил игру с детства, но выигрывал редко. Итог любой партии зависел только от моих действий. Что крайне удобно для того, кто родился в семье отчаянных неудачников.

Но до отца я и близко не дотягивал. Да и до Эдвина, если честно, тоже. Я выигрывал у него через десятый раз на пятнадцатый и подозревал, что он нарочно поддаётся, чтобы я не бросил играть.

Он тоже с детства играл в шахматы. Его отец мало того что был крайне состоятельным человеком, так ещё и оказался бывшим чемпионом мира по шахматам. А Эдвин всегда боготворил своего отца настолько, что даже пытался копировать его жесты. Не сомневаюсь, что когда-нибудь он будет ходить и разговаривать в точности, как он.

Впрочем, Эдвин любил шахматы ещё и потому, что любил угадывать сокровенные мысли людей. Может быть, поэтому у него и было столько поклонников.