Проклятие Неферет - [7]

Он покачнулся в холле, громко призывая своего камердинера, Карсона. Я была в комнате матери, и не отрывала своих глаз от готического романа Эмили Бронте «Грозовой перевал». При звуке его голоса я отложила книгу и поспешила к нему.

Его запах дошел до меня прежде, чем я увидела его. Я помню, что прижала руку к носу, нервируемому чрезмерным запахом бренди, пота и сигар. Поскольку я пишу это, я боюсь, что те три запаха навсегда останутся для меня запахами человека и кошмаров.

Я бросилась в его сторону, поджав свои губы, от густого смрада его дыхания, думая, что это просто ужасно.

― Отец, ты не заболел? Мне вызвать врача?

― Врача? Нет, нет, нет! Как дождь. Я как дождь. Просто нуждаюсь в некоторой помощи, чтобы добраться до комнаты Алисы. Я не столь молод, как раньше. Но я все еще смогу выполнить свой долг. Я заберу ее с сыном!― Говоря это, отец запинался, и затем опустил свою тяжелую руку мне на плечо, чтобы не упасть.

Шатаясь под тяжестью его тела, я направляла его к широкой лестнице, и сильно переживала, что он болен, и совсем не понимала, о чем он говорил.

― Я здесь. Я помогу тебе, ― это то, что я снова и снова шептала ему. Он навалился на меня еще сильнее, пока мы неуклюже поднимались на второй этаж и, наконец, остановились возле его спальни.

Он покачал головой взад и вперед, бормоча себе под нос:

― Это не ее комната.

― Это твоя спальня, ― сказала я, желая, чтобы его камердинер, или кто-нибудь еще появился.

Он смотрел искоса на меня, как будто испытывал затруднение, сосредотачиваясь. Тогда его слабое, пьяное выражение изменилось.

― Алиса? Так, ты готова нарушить свои холодные правила и присоединиться к моей постели сегодня вечером.

Его рука была горячей и влажной на плече моей длинной ночной рубашки тонкого белья.

― Отец, это — я, Эмили.

― Отец? ― Он мигнул и приблизил лицо ближе к моему.

Его дыхание почти заставило меня вырвать.

― Эмили. Действительно. Это — ты. Да, ты. Теперь я узнал тебя. Ты не можешь быть Алисой, она мертва.―Его лицо все еще было очень близко к моему, он добавил, ― Ты слишком худая, но у тебя действительно ее глаза.

Он вытянул и поднял прядь моих густых, темно-рыжих волос, которые вылезли из-под ночной шапочки.

― И ее волосы. У тебя ее волосы. — Он потрогал мои волосы и нечленораздельно произнес: ― Ты должна, больше есть, и не должна быть настолько худой. ― Затем, отец проревел имя Карсона для того, чтобы тот сопроводил его, и, выпустив мои волосы, пихнул меня в сторону и, шатаясь, ушел к себе в комнату.

Я должна была вернуться в свою кровать. Мне было ужасно неловко, и я бежала, позволяя своим ногам нести меня, куда они пожелают.

Когда я, наконец, остановилась, хватая ртом воздух, чтобы отдышаться, я увидела, что бег в слепую привел меня в сад, который простирался более чем на пять акров в задней части нашего дома. Там я рухнула на каменную скамью и села, под скрытым занавесом огромной ивы, прижимая к лицу руки, и заплакала.

Потом произошла что-то магическое. Теплый ночной ветерок приподнял ветви ивы и облака рассеялись, открыв Луну. Хотя там виднелся только тонкий полумесяц, но он был почти серебряным в своем блеске, и, казалось, излучал металлический свет, освещая огромный белый мраморный фонтан.

В фонтане, извергая воду из своего открытого рта, была статуя греческого бога Зевса, в форме быка, который обманул и затем похитил деву, Европу. Фонтан был свадебным подарком отца для матери и стоял в центре обширного сада, начиная с моих самых ранних воспоминаний.

Возможно, это было потому, что фонтан был подарком матери, или, может быть, это было из-за музыкальности бурлящей воды, но мои слезы остановились, когда я изучала его.

В конце концов, сердцебиение замедлилось, и мое дыхание стало нормальным.

И, даже когда луна снова скрылась под облаками, я все так же сидела под деревом, слушая воду и позволяя ей, так же как тени ивы скрыться, чтобы успокоить меня, пока я не могла спать. Затем я медленно добралась до третьего этажа и пошла в свою спальню.

Той ночью я мечтала, быть Европой, чтобы белый бык унес меня к красивому лугу, где никто никогда не умирал, и где я была бы, вечно, молода и беззаботна.

15 апреля, 1893 год Личный Дневник Эмили Вейлор

Я должна была сделать запись в свой дневник, раньше, но с момента моей последней записи я чувствовала себя странно, мне было так трудно, что я была сама не своя. По-детски, я думала, что, если я не буду писать о произошедших событиях, развернувшихся ранее, я смогу заставить себя поверить в то, что все это не произошло на самом деле, и больше не произойдёт.

Я ошиблась.

Все изменилось, и я должна использовать этот дневник в качестве доказательств.

Даже если я сойду с ума, он будет разгадкой моего безумия и, как я первоначально надеялась, укажет путь к моему исцелению. И пока я не сошла с ума, мне нужно записать все события так, как, возможно, каким-то образом, они смогут помочь мне выбрать новое будущее.

Позвольте мне начать заново.

После той холодной ночи в январе, когда отец вернулся домой пьяный, я никогда больше не дожидалась его прихода с работы. Я пыталась не думать о нем, пыталась не вспоминать его дыхание, его горячую, тяжелую руку и те слова, которые он сказал.