Проклятие лорда Фаула - [44]

Но через некоторое время ее взгляд вновь вернулся во внешний мир. Покачиваясь, она с трудом поднялась на ноги и, помолчав еще несколько мгновений, прошептала:

— Лояльность — наш долг. Я запрещаю тебе мстить!

— Значит, он останется ненаказанным! — протестующе воскликнул Триок.

— Страна в беде, — ответила она. — Пусть его накажут Лорды.

Вкус крови сделал ее голос резче.

— Они тоже знают, каково должно быть наказание для чужестранца, нападающего на невинных! Для этого не надо вести его туда.

Затем к ней снова вернулась слабость.

— Я не могу решать за них этот вопрос. Триок, помни свою клятву. Обхватив себя за плечи, она провела пальцем по узору из листьев, словно пытаясь подавить свою печаль.

Триок повернулся к Кавинанту. В лице молодого человека была какая-то утрата — разбитые или потерянные надежды на радость. Слова проклятий исказили его лицо страшным оскалом:

— Я не забуду тебя, Неверящий. Мы еще встретимся.

Потом, резко повернувшись, он пошел назад. Он постепенно набирал скорость, пока наконец не перешел на бег, втаптывая свои упреки в твердое дно ущелья. Через несколько мгновений он достиг того места, где западная стена опускалась, переходя в равнину, и пропал из виду, выйдя из расщелины в горы.

— Невозможно! — бормотал Кавинант. — Этого не может быть. Нервные ткани не восстанавливаются. — Но его пальцы болели так, словно боль дробила их на мелкие куски. Вероятно, в этой Стране нервы все же могли восстанавливаться. Кавинант хотел закричать, чтобы развеять тьму и страх, но, казалось, он утратил контроль над своим горлом, голосовыми связками и над самим собой.

Словно бы с огромного расстояния, образованного отвращением или горем, Этиаран сказала:

— Вы превратили мое сердце в пустыню.

— Нервы не восстанавливаются, — горло Кавинанта сжималось, словно там находился кляп, и крикнуть он не мог. — Они не восстанавливаются!

— Это делает вас свободным? — мягко, но требовательно и горько спросила она. — Это оправдывает ваше преступление?

— Преступление? — Он услышал, как это слово, словно нож, врезалось в бьющие крылья. — Преступление?

Его кровь струилась из порезов, словно он был нормальным человеком, но весь этот поток с каждой минутой уменьшался.

Внезапным конвульсивным движением, обхватив себя руками, он крикнул:

— Мне больно!

Звук собственного вопля встряхнул его и отодвинул на шаг клубящуюся тьму. Боль! Невозможное перебросило для него мостик через пропасть. Боль существовала только для здоровых людей, чьи нервы были живы.

Не может быть. Конечно же, не может. Этот факт — доказательство тому, что все это — сон.

Внезапно он ощутил странное желание заплакать. Но он был прокаженным и потратил слишком много времени, учась обуздывать подобные эмоциональные порывы. Прокаженные не могут себе позволить горевать. Лихорадочно дрожа, он опустил порезанную руку в воду ручья.

— Боль есть боль, — проговорила Этиаран. — Что мне ваша боль? Вы сделали черное дело, Неверящий, — совершили жестокое насилие, без согласия и взятия на себя обязательств. Вы причинили мне такую боль, какую не сможет смыть никакая кровь и никакая река. И Лена, моя дочь… Ах, я молю о том, чтобы Лорды наказали — наказали вас!

Проточная вода была холодной и чистой. Через мгновение его пальцы заныли от холода, и боль распространилась по суставам в запястье. Кровь из порезов все еще капала в ручей, но холодная вода вскоре остановила кровотечение. По мере того как поток промывал рану Кавинанта, его горе и страх превратились в гнев. Поскольку Этиаран была его единственным спутником, он прорычал ей:

— Почему, собственно, я должен туда идти? Мне не нужно ни одно из этих дел… И на черта мне сдалась ваша драгоценная Страна?

— Именем Семи! — Твердый голос Этиаран, казалось, высекал слова прямо из воздуха. — Ты пойдешь в Ревлстон даже если мне придется тащить тебя туда.

Кавинант поднял руку, чтобы осмотреть ее. Нож Триока оставил на ней порез, идентичный порезу бритвы; никаких рваных краев, где могла бы остаться грязь и которые затруднили бы выздоровление. Но на двух средних пальцах была задета кость, и из порезов на них все еще сочилась кровь. Он встал. И в первый раз после того, как на него напали, посмотрел на Этиаран. Она стояла в нескольких шагах от него, прижав руки к груди, словно биение собственного сердца причиняло ей боль. Она смотрела на него с отвращением, и ее лицо было напряжено, выдавая свирепую первобытную силу. Он ясно видел, что она и в самом деле готова силой вести его в Ревлстон, если это понадобится. Она была для него немым укором, усугубляя его ярость.

Он воинственно помахал у нее перед лицом своей раненой рукой.

— Мне нужна повязка.

На мгновение ее взгляд достиг предельного напряжения, словно она была готова броситься на него. Но потом она овладела собой, подавив свою гордость. Нагнувшись над рюкзаком, она развязала его, вытащила кусок белой материи и, оторвав от него полоску нужной длины, вернулась к Кавинанту. Бережно поддерживая его руку, она осмотрела порез, кивнула, выразив тем самым удовлетворение результатом осмотра, и крепко обмотала пальцы Кавинанта мягкой тканью.