Проклятие императорского дома - [25]
11. Ирай
— Чо? — спросил он в задумчивости, и тут же получил от Учителя пребольнючий подзатыльник.
— Сколько можно, Ирай, — спросил лорд Энтель мученически, — ты же в приличной семье рос, ну откуда эти приютские замашки?
— Я и в приюте рос, — угрюмо сказал Ирай. — два месяца, разве что сдохнуть не успел.
— Сколько повторять? Мы забыли этот несомненно трагический эпизод и все связанный с этим привычки, — рука лорда болюче выкрутила ухо, подержала и отпустила, — мы забыли.
Тон у Учителя ни капли не изменился. Вежливый, почти ласковый — как будто рука его выкручивала ему уши по собственному почину, вовсе не докладываясь о своих делишках хозяину.
Ирай сморгнул слезы.
— Ничего вы не забыли, — буркнул он себе под нос, — настоящему-то ученику вы бы так ухи не крутили.
Лорд Энтель покачал головой и с нарочитым беспокойством уставился на ученика, неловко вывернув шею и медленно лупая огромными зеленющими глазами, как филин какой.
Или ворон.
— Что значит «настоящему»? — спросил он, будто бы даже развеселившись.
Точно ворон. Вон, из небрежно завязанного хвоста выбились сальные черные пряди, чисто перья.
— Меня вы взяли на опыты, — пояснил Ирай, — я не буду это пить.
Лаборатория мага выглядела как подвал. Ирай раньше и называл ее подвалом, но Учитель все время поправлял на «лабораторию» и закреплял урок подзатыльником.
Ирай, конечно, выучил это дурацкое словечко, но мнения своего не изменил: от того, что в большой подвал вместо винных бочек сунули большие светящиеся шкафы со всякой пакостью, посреди всего этого безобразия поставили огромный котел, плотно прикрытый медной крышкой и оплетенный стеклянными трубками, а в углу обустроили письменный стол и завалили его бумагой, менее подвальным он не стал. Даже роскошное кресло, приставленное к столу, не улучшало впечатление, тем более что на ножках уже можно было различить пятна плесени. Если еще чуть присмотреться, то на полу еще оставались следы от бочек, если принюхаться, можно было различить кисловатый запах дуба, вина и последствий бурных пирушек прислуги. У этой лаборатории было низкое подвальное прошлое, а у лорда Энтеля — какая-то очень удобная пятнистая амнезия, которая позволяла ему забывать людям и вещам то прошлое, которое он помнить не хотел, и мигом вспоминать, когда ему вдруг понадобится.
Лорд Энтель смерил Ирая от пяток до головы тем взглядом, которым хищная птица обыкновенно смотрит на мышь, прежде чем упасть на нее камнем. Раздраженно дернул уголком рта: мышь попалась какая-то не такая, невкусная, видать, мозгов мало. Всем своим видом он выражал то отчаяние, которое испытывает, в десятый раз объясняя тупому ученику одно и то же.
Он сел на кресло. Буквально на, а не в: в расстроенных чувствах он обычно садился как птица, на подлокотник, замирал там на секунду, чтобы мгновенно вскочить потом и заходить по комнате, размахивая руками.
О. Пошел-пошел.
Локти у него ходили неловко, неуклюже, как-то скованно, как перебитые крылья, кисти рук он держал у живота, будто готовясь бежать. И походка у него была немного подшаркивающая, косолапая. Когда учитель спускался с небес на землю, можно было заметить, как он не привык по этой самой земле ходить.
Ученику заметно. Перед дамами и властьимущими Учитель спины не гнул, хохорился, начинал следить за плечами, расправлял, выставляя вперед грудь, и вышагивал степенно и чинно, как индюк какой.
Медленно.
Сейчас же он наворачивал круги с удивительным проворством, совершенно не заботясь, что там ученик подумает.
Ирай скрестил руки на груди и прищурился: разглядеть лицо учителя на другом конце подвала ему было нелегко. Учитель говорил, что его близорукость легко исправить, но как-то не торопился…
— Ты занавески в доме подпалил? — спросил лорд Энтель устало из другого угла подвала, и зашел на следующий круг по комнате.
— Подпалил, — кивнул Ирай.
— Дар контролируешь?
— Не контролирую.
— Ну так пей лекарства, дурья твоя башка! — Учитель как раз подошел на расстояние щелбана и даже протянул руку; Ирай увернулся.
— А откуда мне знать, что это лекарство, а не яд какой-нибудь? — спросил он угрюмо, отступая за кресло, — Большой Мик тоже дурачку Бенни говорил, что лекарство дает, а на деле — мочой поил!
— Ну так я бы и брал дуру Пенни, если б хотел кого-то мочой поить! — учитель замер, бумажки на столе зашелестели, выдавая его раздражение, — Идиот!
— А может, и взяли бы, если б Бенни умел взглядом предметы двигать или там занавески поджигать, — Ирай вздохнул, — откуда мне знать, что я настоящий ученик?
Может, он мышь подопытная.
Учитель как-то не торопился приступать к обучению. В самом начале показал пару пассов, кинул в него книжкой, сказал медитировать по инструкции, вот и все. В Башню привел: слушай. Что стоит слушать, чего пока рано, этого Ираю никто не объяснял.
Ирай ходил с первым курсом, на него косились… Уже почти год как косились.
Как-то не походило это личное ученичество. Разве что местами, когда Учитель пытался на Ирае лекции свои отрабатывать. Ну так он быстро отчаивался…
Учитель все так же стоял и смотрел, видимо, ожидая продолжения. Захотелось вдруг забиться в норку и не отсвечивать.
Юлга приехала в Тьен поступать в институт. Поступить-то поступила, да не в тот. Она думала, что здесь, в столице, ее ждут верные друзья, приключения и обязательно красивая любовь, но чет пока не прет. Вокруг — сплошные психи, всем что-то от нее надо… сможет ли Юлга хоть как-то справиться с событиями прошлого и настоящего, распутать узел чужих судеб и разобраться со своей? ЧЕРНОВИК.
Кто в здравом уме наймет рыжего рыцаря, продавшего турнирный доспех, и магичку, с трудом контролирующую свою силу и темперамент? Ни один нормальный человек не решится. А нелюдь? ЧЕРНОВИК.
Жила-была королева, и было у нее три дочери: старшая — умная, младшая — красивая… а средняя ни то ни се. Ни искренности, ни внешности, ни смелости, ничего, натуральное пустое место. Ни рыба ни мясо. Как вообще ухитрилась пролезть в главные героини? Как-то оно само получилось: у старшенькой муж подгульнул, у младшенькой способности проснулись, а средняя так, случайно мимо проходила, и тут ее и втянул в свои мутные делишки друг, почти брат, верный пес на государственной службе. А она и не сильно сопротивлялась.
Девятнадцатилетняя Хана влюбилась в парня-волка, и вскоре у них родились два ребёнка-оборотня — Юки и Амэ, которые могли принимать обличие и человека, и волка. Это история о тринадцати годах жизни Ханы и её детей. Первый роман знаменитого режиссера Мамору Хосоды, послуживший основой для одноимённого аниме.
Единственное, что Аурин помнила из своего прошлого, покрытого мутной дымкой забвения, было ее исковерканное имя. Все остальное являлось для нее прочно и навсегда утерянным. Правда, изредка в ее голове возникали смутные образы, неясные, расплывчатые и не дающие ей покоя, поскольку ни одного из них она не понимала и не могла объяснить. Чаще всего эти образы являлись ей во снах, заставляя ворочаться, сбрасывать с себя одеяло и изредка стонать. В такие моменты Иоти больно толкала ее в бок острым локтем и сварливо требовала прекратить это безобразие и дать ей немного поспать.
Фантастический роман нашего времени. Прошлое всегда несет свои последствия в настоящее. Мало кто видит разницу между порождениями Ада и созданиями тьмы. Магии становится на земле все меньше. Осознание катаклизма пришло слишком поздно. Последствия прошлого сильны, однако не лишают надежды вести борьбу.
«Сказки из волшебного леса: храбрая кикимора» — первая история из этой серии. Необычайные приключения ждут Мариса и Машу в подмосковном посёлке Заозёрье. В заповеднике они находят волшебный лес, где живут кикимора, домовые, гномы, Лесовик, Водяной, русалки, лешие. На болотах стоит дом злой колдуньи. Как спасти добрых жителей от чар и уничтожить книгу заклинаний? Сказочные иллюстрации и дизайн обложки книги для ощущения волшебства создала русская художница из Германии Виктория Вагнер.
«ВМЭН» — самая первая повесть автора. Задумывавшаяся как своеобразная шутка над жанром «фэнтези», эта повесть неожиданно выросла до размеров эпического полотна с ярким сюжетом, харизматичными героями, захватывающими сражениями и увлекательной битвой умов, происходящей на фоне впечатляющего противостояния магии и науки.
Карн вспомнил все, а Мидас все понял. Ночь битвы за Арброт, напоенная лязгом гибельной стали и предсмертной агонией оборванных жизней, подарила обоим кровавое откровение. Всеотец поведал им тайну тайн, историю восхождения человеческой расы и краткий миг ее краха, который привел к появлению жестокого и беспощадного мира, имя которому Хельхейм. Туда лежит их путь, туда их ведет сила, которой покоряется даже Левиафан. Сквозь времена и эпохи, навстречу прошлому, которое не изменить… .