Проклятие древних жилищ - [20]

На этот раз он весело рассмеялся.

— Я не оценил вас по-настоящему, Баллистер. Еще виски?

Виски — мое слабое место. Я тоже улыбнулся. На столе появилась новая бутылка, и разногласия рассеялись, как дым от трубки.

— Вернемся, — сказал я, — к экипажу. Посмотрим: Тьюрнип. Странное имя, но его носит весьма достойный человек и хороший моряк. Правда, хм, в его недалеком прошлом есть контрабанда, но, надеюсь, это не препятствие?

— Ни в коей мере.

— Отлично. За разумную цену, особенно если возьмем на борт побольше рома, Да, рома. Качество его не волнует, была бы хорошей мера. Есть также фламандец Стевенс. Он никогда не разговаривает, но для него столь же легко порвать якорную цепь, как для вас откусить кусочек голландской трубки.

— Тоже смешная история контрабанды, полагаю?

— В его краях такого не существует, но сравнение не выглядит невероятно.

— Сойдет… Как его?

— Стевенс.

— Стевенс… Дорого?

— Вовсе нет. Он отыграется на соленом сале и галетах. И на брусничном джеме, если возьмете на борт достаточный запас.

— Если хотите, куплю полтонны.

— Он будет вашим рабом. Еще могу предложить вам Уолкера. Но он очень уродлив.

— Вы настоящий юморист, Баллистер.

— Дело в том, что на его лице нет половины носа, части подбородка и оторвано ухо. Не очень приятно на него смотреть, если вы не любитель музея ужасов мадам Тюссо. К тому же эта операция была проведена из рук вон плохо итальянцами, которые куда-то спешили.

— А кроме этого, дорогой друг?

— Еще два превосходных парня: Джеллевин и Фрайар Такк.

— Вальтер Скотт после Диккенса.

— Не хотел об этом говорить, но поскольку вы заметили… Итак, Фрайар Такк. Я знаю его только по имени. Он немного кок и мастер на все руки в морском деле.

— Очаровательно, — сказал он. — Мистер Баллистер, не устаю себя поздравлять с тем, что встретил вас. Вы человек умный и образованный.

— Джеллевин и Такк никогда не расстаются. Одного без другого не увидишь. Кто нанимает одного, обязательно берет его компаньона. Эти два существа дополняют друг друга.

Я наклонился к нему, словно собираясь поделиться конфиденциальной информацией.

— Люди немного таинственные. Говорят, что у Джеллевина в жилах течет королевская кровь, а Фрайар Такк его преданный слуга, не расставшийся с ним в несчастье.

— И цена заложена в этой тайне, не так ли?

— Совершенно верно. Много шансов за то, что падший принц водил некогда свой автомобиль, а потому может заняться вашим вспомогательным двигателем.

Именно в этот момент случилось нежданное происшествие, вмешавшееся в течение этого рассказа, но о котором я вспоминаю с некой неприязнью. Какой-то бродяга ворвался в бар, словно его пихнул в спину порыв ночного ветра. Тощий клоун, мокрый, словно вымокший под дождем пес, настоящий поблекший хулиган, отмытый всеми бедами моря и портов. Он потребовал стакан джина и с наслаждением поднес его к губам. Вдруг я услышал звон разбитого стекла и увидел, что бродяга, воздев руки к потолку, уставился на моего собеседника с несказанным ужасом, потом одним прыжком выскочил из бара в ненастье, даже не взяв сдачу с полкроны, которую бросил на стойку. Не думаю, что школьный учитель заметил, что произошло. Во всяком случае, он и виду не показал, но я до сих пор спрашиваю себя, какая ужасная причина заставила этого бедняка из бедняков забыть о своих деньгах, залить пол невыпитым джином и удрать на ледяную улицу, хотя бар был наполнен приятным теплом.

* * *

В первые дни очень мягкой весны Северный Минч открылся перед нами, как для дружественного рукопожатия. Еще оставалось несколько скрытых предательских течений, но их можно было узнать по зеленым спинам, которые извивались, как части искалеченных рептилий. Один из необычных юго-восточных бризов, которые дуют только в этих местах, донес до нас ароматы первых цветов и ранней ирландской сирени, хотя до них было около двухсот миль, и помог вспомогательному двигателю погнать нас к Большому Копыту. А там все резко изменилось. В воду с ревом паровых сирен ввинчивались вихри. Мы с трудом обходили их. Плотный шар водорослей, зеленый, как пузырь пены, поднявшийся со дна Атлантики под подводную часть бушприта, понесся к ближайшей скале и взорвался, ударившись о нее и разлетевшись вонючими клочьями. Раз двадцать мы рисковали тем, что Майнцский Псалтирь лишится мачты под ударами мощных порывов ветра. К счастью, парусник был великолепный. Он держал курс, как истинный джентльмен океана. Затишье на несколько часов позволило нам включить двигатель на полную мощность и пройти узенький вход в Большое Копыто в то мгновение, когда новый приступ ярости прилива взревел нам вслед, окатив брызгами зеленой ледяной воды.

— Не очень гостеприимные воды, — сказал я своим людям. — Если здесь находятся парни с побережья, нам придется давать объяснения. Пока они не вникнут в ситуацию, они будут стараться выгнать нас прочь. В таком случае, помощь нашего оружия не будет лишней.

Действительно, парни с побережья появились, но на свою беду, хотя беда эта смутила нас и осталась непонятной для всех членов экипажа.

* * *

Целую неделю мы стояли на якоре в этой крохотной бухточке, столь же спокойной, как утиное болото. Мы вели приятную жизнь. Запасы пищи и напитков были достойны любой знаменитой яхты. Двенадцать брассов плавания или семь ударов весел йолы доставляли к крохотному пляжу красного песка, по которому бежал ручеек пресной воды, ледяной, как истинный «швепс».