Проклятье Адмиральского дома - [17]

– Бегство с места преступления – твоя первая ошибка, – сердито заметил Джозеф. – А вторую ты совершил сегодня, улизнув в паб, вместо того чтобы встретиться со старшим инспектором Джонсом.

– Как ты не понимаешь? Я не могу сказать ему правду… не могу признаться, что мы с Хезер – любовники… Если отец узнает…

Стаффорд вдруг заплакал, как ребенок, склонившись над столом. Уолш верил, что он не убивал Дональда, однако, отказываясь ставить под удар любимую женщину, Уильям добровольно затягивал петлю на собственной шее. Джозеф видел лишь один способ спасти друга: найти настоящего убийцу.

Ужин в роскошном особняке Грантов на Брук-стрит проходил скромно, в семейном кругу. Родители Ирэн еще оплакивали младшую дочь, которая, как подозревала Эмили, покончила с собой, утопившись в озере Серпентайн. Гранты относились к мисс Стаффорд почти как к члену семьи. Этим, вероятно, объяснялось их приглашение, несмотря на то что девять месяцев траура истекали лишь к концу лета. Джозеф Уолш терялся в догадках, отчего именно ему выпала честь сопровождать Эмили в дом, где о нем могли знать только со слов Ирэн. Чем он заслужил подобное расположение? Пытаясь найти ответ в лучистых глазах своей спутницы, он сделал вид, будто удовлетворен озвученным ему поводом:

– Я покажу вам Адмиральский дом на полотне Констебла. Вы ведь хотели его увидеть?

Картина, висящая в холле, оформленном в неоготическом стиле, полностью соответствовала своему названию – «Романтический дом в Хэмпстеде» – и имела мало общего с особняком, в котором на днях произошло убийство. Художник-романтик запечатлел его как часть милой пасторали. Теперь, в конце девятнадцатого века, Джозеф с трудом мог представить себе коров, пасущихся под окном его спальни.

Стены над лестницей украшали и другие полотна прославленных английских живописцев – Уолш словно оказался в художественной галерее, но увы, не сумел толком рассмотреть их, ибо дворецкий попросил гостей следовать за ним в столовую. Пол в коридоре второго этажа был покрыт плиткой, воссоздавая дух колониальной экзотики Ост-Индии. Проходя мимо арки, задрапированной тяжелыми гардинами, Джозеф заглянул в гостиную. Здесь также царил колониальный стиль: стены и потолок из натурального камня и дорогих пород дерева, разноцветные ковры и циновки на полу, необычные предметы быта, явно привезенные из дальних путешествий.

В столовой, казалось, совершенно не осталось пустого пространства – вся она была уставлена мебелью, украшениями и комнатными растениями. Садясь за стол, Джозеф обратил внимание, что классические спинки стульев дополняют изящные барочные ножки. На фоне окружающего многоцветия особенно бросался в глаза черный траурный наряд Мины Грант, матери Ирэн. Ее дочь и Эмили были одеты в платья из темно-красного крепа. На скорбь главы семьи – Джулиана Гранта – указывала всего одна деталь костюма, которую Джозеф подметил, когда тот пожимал ему руку: манжеты хозяина дома украшали траурные запонки из агата.

Эмили каким-то непостижимым образом естественно вписывалась в круг этих состоятельных людей. Студент же чувствовал себя среди них белой вороной и оттого сделался еще более молчаливым и застенчивым, чем обычно.

Несмотря на горе и временную изоляцию от общества, мистер и миссис Грант любезно поддерживали беседу. Им обоим было за шестьдесят, их старший сын, как понял Джозеф, переехал в Эдинбург сразу после свадьбы.

– Мина души не чает в нашей внучке, – сообщил Джулиан Грант, заискивающе глядя на жену. – Жаль, что сын редко привозит ее в Лондон.

– Вы учились в Итоне или Хэрроу? – поинтересовалась Мина, одарив Джозефа улыбкой, в которой он, однако, не ощутил искренней симпатии.

– Ни там и ни там, мадам.

– Тогда, наверное, в Рагби?

– Боюсь, это маленькая школа в Северном Йоркшире, и ее название вам едва ли знакомо, – не теряя достоинства, ответил Джозеф.

Мина улыбнулась гостю еще шире, предвкушая возможность продемонстрировать свое превосходство над человеком явно невысокого происхождения, которого можно критиковать и поучать, не считаясь с его собственным мнением. У Джулиана имелось довольно точное определение для любимого занятия жены – «попить крови». Взбучка, устроенная лакею или горничной, обычно поднимала ей настроение, но не шла ни в какое сравнение с унижением того, кто сумел подняться до ее социального уровня.

– Ирэн рассказывала, что вы разбираетесь в живописи, – продолжала миссис Грант. – Вас заинтересовал Констебл над лестницей в холле?

– Признаться, я не ожидал увидеть Адмиральский дом в таком ракурсе…

– Под ракурсом вы, несомненно, подразумеваете восприятие художником окружающего мира? – перебила хозяйка. – Я считаю, Констебл был выдающимся живописцем, одним из первых романтиков, начавших писать пейзажи с натуры. А как мастерски он использовал «мигающий свет»!

– «Мерцающий свет», дорогая, – осторожно поправил Джулиан.

Мина сделала вид, что не расслышала комментария мужа.

– Очевидно, я не прогадала, приобретя «Романтический дом в Хэмпстеде», – благодушно произнесла она. – Теперь я смогу продать эту картину вдвое дороже.

– Неужели какой-то коллекционер желает ее приобрести? – безучастным тоном спросила Ирэн.