Проклятая сабля крымского хана - [86]

Васильев задумчиво листал книги текущего учета. Записи в них ему тоже не нравились: то чугун указывался по весу без цены, а то — без того и другого, чугун часто не разделялся по своим особенностям, записывался одной суммою. Обработать такой материал, чтобы выявить общую картину, было невозможно. Книг за два года не имелось вообще, а в наличной учетной документации были большие пропуски.

— Может, сведения за ранние годы найдете в ведомостях, поданных в Берг-коллегию, — отвечал Пальцов, — других книг никогда не было, у хозяина спросите. Новые он мне заводить не приказывал.

Васильев и Самсонов переглянулись. «Черт», — пробурчал Яков в тараканьи усы и согнулся перед Васильевым.

— Найдем, найдем все, что вам нужно, — прошелестел он, показав съеденные передние зубы. — Не любят в наших краях Акинфия. Говаривают, и на Урале его не жалуют. Смертным боем он сечет тех, кто провинился. Бывало, прохожие слышали, как приказчики батогами лупят неугодливых хозяину.

Следователь вздрогнул:

— Почему же никто не жалуется, челом не бьет? Императрица этого не любит.

— У нас кажут: до Бога высоко, до царя далеко, — философски заметил Яков. — По мне, так лучше побои вытерпеть: мужик наш — он к порке привычный.

— А то что? — с интересом спросил следователь.

— А то не найдут тебя, — назидательно сказал Самсонов. — Ходят слухи: многих по приказу Акинфия в уральских горах закопали.

Васильев нервно сглотнул. Ежели все так, как говорит этот Самсонов, Демидов заслуживает наказания. И он обязан найти доказательства его преступной деятельности!

Глава 48 Наши дни. Москва

На рассвете он вышел к маленькой рыбацкой деревеньке из трех домов. На его счастье, три приветливых рыбака, местных жителя, накормили, напоили мужчину, поверив, что он исследователь болот, на старой разбитой «Ниве» довезли до железнодорожной станции, а потом, на электричке, Андрей добрался до Москвы. Подзарядив телефон в комнате отдыха, Ломакин сразу позвонил Ройтману, и тот, крайне обрадованный тем, что теперь у него есть сабля Девлет Гирея, и ничуть не огорченный потерей Жанны, выслал за Андреем джип с тонированными стеклами. Через час Ломакин сидел в пятикомнатной квартире шефа, пил чай с жасмином, налегал на тосты с икрой и красной рыбой и рассказывал о своих злоключениях, которые, впрочем, почти не интересовали Ройтмана.

— Отлично, — сказал толстяк ни к селу ни к городу, выслушав рассказ Андрея. — Свое обещание я тоже выполню. Сегодня на твой счет поступит кругленькая сумма. Ты пока поживешь на одной квартире, где тебя никто не обнаружит. Тем временем к тебе доставят жену и сына, и вы выберете страну, куда полетите. Билеты оплачу я.

— Вы собираетесь расплатиться только со мной? — поинтересовался Андрей, оставив чай.

— А с кем же еще? — удивился толстяк. — Жанна умерла, ее деньги остаются у меня.

— Вы должны заплатить и ей, — твердо заявил Андрей. — У нее пожилые родители, которым еще поднимать ее дочь. Она умерла ради них, и они должны получить эти деньги.

— О, милый мальчик, — Ройтман осклабился, скорее даже оскалился, как шакал, — в нашем мире никто никому ничего не должен. Запомни это, если ты еще не постиг такую простую истину. А если кто-то настаивает на этом, с ним случаются неприятности.

— Неприятность может случиться и с тем, кто постиг эту, как он говорит, истину, — улыбнулся Ломакин. — Я давно не верю людям вашего сорта и поэтому подстраховался. Проходя мимо одной из деревень, я написал письмо, которое отвезут в полицию, если я не позвоню им в течение этой недели. А я не позвоню, если вы не отправите деньги семье Жанны.

Это был блеф, но Ройтман поверил и заскрипел зубами.

— Будь по-твоему, — прошипел он.

Ломакин подмигнул ему:

— А вот теперь я, пожалуй, хотел бы отдохнуть от вашего общества. Пусть ваши янычары отвезут меня на приготовленную вами хату. Надеюсь, мы больше не увидимся.

Ройтман позеленел от злости. Что ж, этой девке придется перевести деньги, черт его знает, может, он свяжется с ее семьей. А завтра он убьет этого щенка. Убивать нужно всех, кто не уважает силу. Толстяк подозвал своего охранника и велел ему отвезти Андрея на квартиру.

Глава 49 1733 год. Санкт-Петербург, Тула

Яков, как всегда, оказался прав. Услышав, что приехала серьезная комиссия, фискалы и доносчики расправили крылья, и на приезжих обрушились горы писем. Разбирая их в надежде найти что-нибудь полезное, следователь обратил внимание, что несколько бумаг написаны одним почерком. И тут помог вездесущий Самсонов.

— Алёшка это писал, Игнатьев, — с радостью сообщил он Васильеву.

— Кто такой? — вскинул брови следователь.

— Бывший приказчик его, — доложил Яков. — В Москве у него служил. Думаю, много знать может, чай, не год с Акинфием знаком. Наверняка секреты господина ему ведомы.

— А позвать этого Игнатьева! — Васильев стукнул кулаком по столу, и гвардейские солдаты доставили доносчика в считаные часы, выдернув с обеда. Увидев высокого чернявого рослого туляка, с круглым неглупым лицом, следователь понял, что этот сообразительный на вид человек им поможет. И помог: накатал такой донос, что хоть святых выноси! Видимо, гнездилась в Игнатьеве обида на прежнего хозяина. Обвинил он Демидова и его родственников в хищениях, и Петр Павлович Шафиров запретил Акинфию и его зятю выезжать из столицы, куда их попросили явиться, до окончания проверки. А проверка оказалась долгой — целые десять месяцев!