Произвол - [34]

— А ты что-нибудь знаешь о своей прежней деревне?

— Приезжали оттуда люди, рассказывали, что там жить стало немного полегче, — ответил Ибрагим. — В прошлом году я ездил туда за расчетом.

— А знаешь, из-за чего Хадуж потеряла разум? — спросил Мустафа.

— Жаль ее. Такая красивая. И очень хорошая женщина.

— Поверь, Ибрагим, вся моя жизнь в детях. Я кормлю их своим честным трудом и никого не боюсь, ни бека, ни проклятого хаджи. Кто себя уважает, того почитают и люди. А почему, Ибрагим, ты лошадь не подковываешь вовремя? — спросил он, помолчав.

— Я точно не знаю, когда и что надо делать, — ответил Ибрагим. — Твое это дело: приезжать в деревню и осматривать лошадей.

— Да я так и делаю. Но в прошлый раз тебя не было в деревне. Ладно, Ибрагим. Не будем спорить. Скажи лучше, какие проценты ты платишь хадже, когда берешь в долг?

За него ответил Абу-Омар:

— Один всевышний знает, как бек и хаджи обдирают нас. На него одна надежда.

— Слава аллаху, давшему мне ремесло, — сказал Мустафа. — По крайней мере, не приходится залезать в долги. А с беком лучше не связываться. Он способен на все. И ничего от него не скроешь. У него везде доносчики. Тебя уже там не было, Ибрагим, когда Хадуж лишилась рассудка. Но ничего, каждому тирану приходит конец. И если мы не станем свидетелями этого, наши дети обязательно дождутся.

Подковав лошадь и мула, он снова заговорил о Хадуж:

— Шейх читал суры на похоронах ее свекрови. Я был там. Да и ты, Ибрагим, тоже. Вся деревня пришла ее хоронить. Шейх читал, а казалось, будто собака воет в темную холодную ночь. Все горевали. Такая добрая была старуха, трудолюбивая. Готова была с каждым поделиться куском хлеба. Да спасет аллах ее душу! Она говорила, что даже хлеб наш смочен крестьянской кровью. Так вот, когда шейх читал суры, а мужчины повторяли за ним: «Нет бога, кроме аллаха», Хадуж вдруг вскочила и стала кричать: «О аллах, я убила ее, вы все убили ее! И шейх тоже убил ее!» Страшно было смотреть на Хадуж. Шейх попытался изгнать из нее дьявола. Не помогло. А люди шептались, что в смерти старухи кроется что-то таинственное. Хадуж вырвалась из рук соседок и побежала к могиле. Все бросились за ней. Шейх на бегу выкрикивал молитву. Хадуж разорвала на себе платье, сняла шаровары и запустила ими в людей, оставшись в одной рубашке. Она кричала, что ее свекровь убил бек, и без памяти упала на могилу. Ее отнесли домой, но, когда Хадуж пришла в себя, все поняли, что разум покинул ее.

— Так и не удалось ей ничем помочь? — сочувственно спросил Абу-Омар.

— Я дал ей хорошей травы, — сказал Мустафа, — но помогла ли она ей, не знаю.

— Я недавно ее видел, — сказал Ибрагим. — Она все еще не в себе. Рвется к тому месту, где нашли старуху, и кричит, что это она убила свекровь. Кончилась вся эта история тем, что меня выгнали из деревни, а бедняжка Хадуж потеряла разум.

— Ну вот, твой мул готов, Абу-Омар, — сказал Мустафа. — Рассчитаемся после уборки. За арбами придете через час. А пока сходите в цирюльню. Парикмахер Салем теперь не скоро приедет к вам в деревню.

Цирюльня была полна народу. Кто сидел, кто стоял. Шел оживленный разговор, и Ибрагим с Абу-Омаром сразу в него включились. Салем послал ученика за чаем, а сам надел халат и принялся за работу. Помещение было запущено, зеркало — с трещиной, салфетки — не первой свежести. Крестьяне вели неторопливую беседу о своих делах, о беке. Салем на все лады хвалил бека. Он исполнял обязанности не только цирюльника, но мог лечить еще и зубы. И когда Абу-Омар пожаловался на зубную боль, Салем с видом знающего человека назидательно произнес:

— Больной зуб необходимо вырвать. Садись на этот камень, Абу-Омар. А ты, Ибрагим, держи его за руки.

Салем велел ученику принести стакан арака, чтобы Абу-Омар прополоскал рот.

— Шейх говорит, что арак грех даже в рот брать.

— Представь, что это лекарство, тогда никакого греха не будет. А ты спроси шейха, посмеет ли он то же самое сказать беку. И увидишь, что для бека это совсем не грех, а даже наоборот. Так что садись, и через минуту твою зубную боль как рукой снимет.

Выдернув испорченный зуб, Салем положил на ранку вату, смоченную в араке, и поучительно наставлял своего пациента:

— Посиди немного, а потом я тебя постригу. Через два часа можно есть, только после еды непременно полощи рот араком.

Вскоре раздался голос муллы, призывавший к полуденной молитве, но крестьяне стали молиться, оставаясь на своих местах. Послышались недовольные возгласы:

— Идите в мечеть, на улице вы мешаете! Совсем обленились, лицемеры!..

К вечеру Рашад-бек приехал в деревню. Поговорил с управляющим и осмотрел всех своих лошадей и охотничьих собак. Затем, как всегда, не забыл спросить о Софие.

— О, господин, я видел ее сегодня, правда, поговорить не удалось, к ней подошла жена Ибрагима с сыном. Я только успел сказать, что вы гневаетесь и, если она и дальше будет упрямиться, ее мужу и детям несдобровать.

— Приведешь ее завтра ко мне, — приказал бек.

— Постараюсь, мой господин, — ответил управляющий.

— Иди сейчас к ней, скажи, чтобы завтра пришла, да побыстрее пошевеливайся, поедешь со мной к Сабри-беку.