Произвол - [27]

Среди крестьян наступило оживление, шеи у всех вытянулись, каждый боялся пропустить свое имя.

— Ибрагим! Абу-Омар! Халиль! Пусть аллах заберет душу твоего сына, Салюма! Он и его жена опозорили нас! — крикнул шейх.

Абу-Омар, который сидел рядом с шейхом, открыл свой конверт и увидел там кроме денег какой-то листок. Он протянул его шейху и попросил прочитать.

— Плата жнецам за пшеницу — тысяча, а двести лир вычитается как кредит по закону аллаха и как кредит на зерно, — читал шейх.

— О аллах! — вскричал Абу-Омар. — Почему так много?

— А что делать? — негромко спросил Ибрагим. — Жаловаться можно только аллаху, а он разве услышит?

— Разве аллах не накажет его за это? — спросил кто-то.

Крестьяне шепотом переговаривались.

— Дай аллах, чтобы хаджи побыстрее сдох и не успел содрать с нас проценты, — сказал Халиль и вышел из дома.

— Пусть аллах заклеймит позором его отца. Разве можно брать такие проценты?

— Когда перестанут над нами издеваться? Неужели наступит конец нашим мучениям?

— Молитесь за пророка, люди, — промолвил староста. — Это все, что я могу для вас сделать. Благодарите управляющего, хаджи и бека. Завтра бек устраивает праздник в нашей деревне, поэтому мы первые получили деньги. А то пришлось бы ждать еще дня два.

Управляющий поднялся:

— Засиделись мы тут. Пора по домам. Утром рассчитайтесь со жнецами — и дело с концом. А потом будет угощение — саяля.

Крестьяне стали расходиться. Изнуренные тяжким трудом, обиженные несправедливым расчетом, жнецы спали как убитые. Ни петухи, ни ослы не разбудили их своими криками. А когда жнецы проснулись, Ибрагим согрел в больших бадьях воду, вынес мыло и предложил им умыться.

Затем все собрались у Ибрагима во дворе. Девушки готовили саяля. После завтрака каждый получил свои деньги, по пять лепешек и еще по полкилограмма фиников. Жнецы постарше вели бесконечные беседы. Молодые пели. После вечерней молитвы крестьяне стали собираться в путь, благодаря деревенских жителей за ласку и заботу. Прощание со слезами и поцелуями было трогательным. Стояла тихая ночь. Ярко блестели звезды. В тишине гулко раздавались шаги. Разговаривали почему-то шепотом. Женский голос тихонько напевал:

— Ой, ночь, какая ты долгая, ты одна знаешь о моих страданиях, только ты знаешь, что в этих деревнях похоронены самые дорогие мне люди.

Это пела пожилая женщина. К ней подъехал Ибрагим, посадил ее на лошадь. Все торопились, чтобы к восходу солнца попасть на постоялый двор, к хадже. Там, сделав покупки, продолжали дальнейший путь. Ибрагим и несколько крестьян провожали жнецов до деревни Ум-Туюр.

— Спой нам, Халиль, — попросил Ибрагим.

— После того что случилось, я никогда больше не смогу петь. Это несчастье отняло у меня все силы. Как мы теперь будем смотреть людям в глаза? Одна надежда на аллаха.

— Не отчаивайся, — успокаивал его Ибрагим. — Не тебя первого бек оклеветал. Я не верю ни одному его слову. Он обозлился, что совета его не спросили и на свадьбу не пригласили. Я знаю, Салюм прекрасный парень. Да и многие знают. Спроси Абу-Омара, я говорил ему об этом.

— Что верно, то верно, — ответил Абу-Омар и обратился к Халилю: — Не переживай. Клянусь аллахом, Хамда — честная девушка! Спой же нам, Халиль!

Халиль долго не соглашался, а потом все же запел. Но неожиданно замолк и спросил:

— Сколько же нам еще терпеть?

— Каждому тирану рано или поздно придет конец, — ответил Юсуф, — как ни высоко дерево, а до аллаха ему не достать.

Показался город. Лошади шарахались от мчавшихся машин, испуганно ржали. На постоялом дворе крестьяне накормили лошадей и отправились за покупками. А ровно через полтора часа снова тронулись в путь. Надо было торопиться, чтобы поскорее проехать холм Ассафа, где в эту пору года обитает обычно много волков.

— Чем терпеть издевательства бека, пусть лучше волки сожрут, все разом и кончится, — сказал Халиль.

— Может быть, ты прав, — задумчиво произнес Абу-Омар.

— Хорошо бы успеть домой к вечерней молитве, — проговорил Хусейн. — Дети ждут нас с гостинцами. Небось заждались.

Они проехали район Ассафа, когда солнце уже скрылось. Неподалеку была деревня.

— Послушайте! — воскликнул Абу-Омар. — Может, нам переехать сюда?

— Эта деревня тоже принадлежит нашему беку, — ответил Хусейн, — как и вся земля от Хамы до северо-восточной пустыни.

— Какому беку? — спросил Абу-Омар.

— Не все ли равно, — сказал Халиль, — бек есть бек. Деревню сменишь, а вот от бека никуда не денешься.

— Мой брат, когда ездил в Палестину, познакомился с одним марокканским солдатом, — сказал Ибрагим. — Так этот солдат рассказал ему, что и в Марокко вся земля принадлежит бекам. И в Ираке тоже. А беки везде одинаковы. Наша кожа привыкла к его кнуту. Зачем же менять кнут? Будем ждать, пока аллах пошлет нам избавление. Ему одному все ведомо.

— Говорите потише, — сказал Хусейн. — А то кто-нибудь услышит, тот же надсмотрщик или управляющий, и донесет беку.

Вдруг Ибрагим воскликнул:

— Смотрите! Смотрите! Вон там на холме волк! Здесь они часто скрываются среди камней.

Они проехали это опасное место, когда солнце уже стало опускаться за горизонт. Постепенно ночная мгла закрывала всю землю. По небу плыл молодой месяц.