Производство пространства - [71]

Шрифт
Интервал

II. 14

Формальный и функциональный анализ могут обойтись без рассмотрения масштаба, пропорций, размеров, уровней. Это задача анализа структурного, выявляющего отношения целого и частей, микро– и макроуровней. С методологической и теоретической точки зрения такой анализ должен дополнять другие, а не отменять их. Именно на него ложится задача дать определение целому (глобальному), показать, предполагает ли оно определенную логику, то есть стратегию, а также символику (а значит, воображаемое). Отношения целого и частей описываются с помощью общих и всем известных категорий – анафора, метонимия и метафора, – но для самого анализа требуется ввести особые категории.

Мы уже сталкивались с одним из примеров структурного анализа с привлечением этих особых категорий: с производством монументального пространства. Античность оперирует тяжелыми массами. Мысль и практика греков достигают эффекта цельности, используя одновременно и вес, и борьбу с тяжеловесностью; вертикальные, восходящие и нисходящие силы взаимно нейтрализуются и уравновешиваются, не нарушая восприятия объемов. Римляне, руководствуясь тем же принципом использования весомых объемов, прибегают к сложному механизму противопоставления грузов, опор и поддержек; они достигают эффекта массивности и мощи благодаря неприкрытой тяжести. В Средние века обозначается менее очевидная структура, основанная на механизме контрастных сил; равновесие и эффект равновесия достигаются с помощью боковых распоров; на первый план выходит легкость, порыв ввысь. Современное строительство продолжает тенденцию, намеченную средневековой архитектурой: здесь торжествует невесомость. Тем самым объектом структурного анализа становятся строго определенные силы и материальные отношения между этими силами, в результате которых образуются так же строго определенные пространственные структуры – колонны, своды, арки, столбы и т. д.

Можно ли сказать, что аналитические понятия соответствуют классическим терминам, которые относятся к производству архитектурного пространства и используются по сей день: форма и формальный анализ – композиции; функция – строительству; структура – пропорциям, масштабам, ритмам, «ордерам»? Только до некоторой степени! Этого соответствия достаточно, чтобы иметь возможность переводить на современный язык «классические» тексты, от Витрувия до Виолле-ле-Дюка. Но если идти дальше, соответствие пропадает. Забывается контекст, материалы и инструментарий; тот факт, что «композиция» вдохновляется идеологией; что «строительство» зависит от производственных отношений; что технические средства влияют на пропорции, ритмы, пространственную архитектонику и что эти средства меняются.

Что же касается весьма распространенной гипотезы о том, что греки нашли всецело рациональное единство «форма – функция – структура», которое распалось в ходе истории и которое следует восстановить, то она довольно соблазнительна. Но не учитывает новую проблематику – проблематику здания. Знаменитое греческое единство относится прежде всего к монументальным постройкам: храму, стадиону, агоре.

Проблематика пространства и его производства выходит за рамки классической архитектуры, архитектуры монументов и общественных зданий. В нее входит также «приватное», жилье и жилищная среда. В частности, она включает отношения между личным и публичным. Глобальное сегодня обнимает собой оба члена и их отношения, что следует учитывать и в частных исследованиях, как формальных, так и функциональных и структурных. Это приводит к изменению «классических» западных понятий, терминологии, концепций. Не странно ли, что Западу в этом смысле есть чему поучиться у Востока, что «азиатский способ производства» лучше, чем Запад, учитывает «приватное», образ жизни? Как бы то ни было, эти понятия – приватное и публичное, монумент и жилое здание – входят в данную парадигму.

Таким образом, способность троякого (формального, функционального, структурного) анализа расшифровать социальное пространство можно признать лишь с оговорками. Через эту «решетку» утекает главное. Можно ее выстроить, можно ею пользоваться, но не безоговорочно.

Выше мы попытались показать, что семантические и семиологические категории (сообщение, код, чтение и письмо и т. д.) описывают только уже произведенные пространства и не позволяют понять процесс их производства.

Некоторые основополагающие отношения – знак (означающее/означаемое), символ и смысл, ценность (повышающий ценность / ценимый, обесценивающий/обесцененный), референтный и безреферентный – находят применение в пространстве. Существуют ли пространства, обладающие значением? Бесспорно. Заложено ли означаемое в означающем? Здесь, как и в других случаях, между ними может быть расхождение, несоответствие, колебание, несогласованность, подмены (например, греческие колонны на фасаде биржи или банка, агора или ее подобие в новом городе-спутнике и т. д.). Что означают такие примеры? Безусловно, не то, чем они кажутся или что стремятся означать. В частности, неспособность капитализма произвести иное, не капиталистическое пространство и попытки замаскировать само это производство, скрыть любые следы максимальной выгоды. Существуют ли пространства, не обладающие значением? Да, потому что они нейтральны, пусты – или, наоборот, перегружены, расположены либо по эту, либо по ту сторону означающего. Есть пространства с избыточным значением, путающие следы, расшифровку предполагаемых ими сообщений; в пространствах, произведенных капиталистическими застройщиками, так много знаков (благополучия, счастья, стиля, искусства, богатства, силы, процветания), что зачастую стирается их первоначальное значение – значение рентабельности, и они лишаются всякого смысла.


Рекомендуем почитать
Искусство феноменологии

Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.


Диалектика как высший метод познания

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


О системах диалектики

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Семнадцать «или» и другие эссе

Лешек Колаковский (1927-2009) философ, историк философии, занимающийся также философией культуры и религии и историей идеи. Профессор Варшавского университета, уволенный в 1968 г. и принужденный к эмиграции. Преподавал в McGill University в Монреале, в University of California в Беркли, в Йельском университете в Нью-Хевен, в Чикагском университете. С 1970 года живет и работает в Оксфорде. Является членом нескольких европейских и американских академий и лауреатом многочисленных премий (Friedenpreis des Deutschen Buchhandels, Praemium Erasmianum, Jefferson Award, премии Польского ПЕН-клуба, Prix Tocqueville). В книгу вошли его работы литературного характера: цикл эссе на библейские темы "Семнадцать "или"", эссе "О справедливости", "О терпимости" и др.


Смертию смерть поправ

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Авантюра времени

«Что такое событие?» — этот вопрос не так прост, каким кажется. Событие есть то, что «случается», что нельзя спланировать, предсказать, заранее оценить; то, что не укладывается в голову, застает врасплох, сколько ни готовься к нему. Событие является своего рода революцией, разрывающей историю, будь то история страны, история частной жизни или же история смысла. Событие не есть «что-то» определенное, оно не укладывается в категории времени, места, возможности, и тем важнее понять, что же это такое. Тема «события» становится одной из центральных тем в континентальной философии XX–XXI века, века, столь богатого событиями. Книга «Авантюра времени» одного из ведущих современных французских философов-феноменологов Клода Романо — своеобразное введение в его философию, которую сам автор называет «феноменологией события».