Происшествие - [17]

* * *

Они сидели друг против друга: капитан Кузьмичева и семнадцатилетний Виктор Пузырев.

— Утром вы отнесли белье в прачечную, — сказала Ефросинья Викентьевна. — Так?

— Да, — кивнул Виктор. Он сидел, опустив голову.

— О приезде Варфоломеева не знали?

— Нет.

— А вот о драгоценностях знали.

— Нет-нет.

— Знали. Летом, когда бабушка жила за городом, случайно наткнулись и вот эту брошь оценивали в «Изумруде». — Она вынула из ящика фотографию и положила перед Виктором.

— Неправда…

— А зачем вы в аптеку ночью залезли?

— В какую еще аптеку?

— Сделаем очную ставку со сторожихой и человеком, который отнял у вас пятерку и димедрол.

— Какой еще димедрол? — чуть слышно прошептал Пузырев.

— У Ибрагимовых из шкафчика в туалете вы взяли бутылку с ядом, а взамен поставили такую же с водой.

— Да ничего я не брал.

— На бутылке отпечатки ваших пальцев. Вы вылили содержимое в постель Варвары Ивановны, в квартире жарко, вы рассчитывали, что к вечеру спирт высохнет. Так?

Пузырев молчал.

— Неужели желание иметь автомобиль было для вас дороже жизни человека?

— Неправда, неправда все это, — вдруг закричал Виктор. — Меня и дома не было, неправда! — У него началась истерика.

— Возьмите себя в руки, — с презрением сказала Ефросинья Викентьевна. — Молодец против овец…

Оставшись одна, Ефросинья Викентьевна оперлась локтем о стол и прикрыла глаза. «Боже мой, — подумала она, — и на эту дрянь у Варфоломеева было написано завещание. Как же он так ошибался? А как же они, эти женщины, могли воспитать такого волчонка?..»

Вздохнув, Ефросинья Викентьевна подошла к окну. Все внутри у нее дрожало от ненависти к Виктору Пузыреву, она изо всех сил пыталась справиться с собой, потому что считала, что следователь не имеет права на эмоции, он должен быть бесстрастен, только это помогает ему быть объективным.

ДОЖДЛИВЫЕ ДНИ

Чем ближе подходила Ирина к дому Тони Одоевской, тем медленнее становились ее шаги. Не любила она сестру мужа и не пошла бы сейчас к ней, если б не бессонница, которая просто замучила Ирину. Врач в поликлинике, которую она попросила выписать рецепт на снотворное, отказала: «Молоды вы еще химией травиться, пейте пустырник и валериановый корень». Однако Тоня, узнав об этом от брата, тут же вызвалась выписать нужный рецепт — она всегда демонстрировала доброжелательно-сочувственное отношение к Ирине. Однако это не соответствовало действительному положению вещей.

Войдя во двор, Ирина присела на первую попавшуюся скамейку, достала сигареты и закурила. Тоня у себя в квартире курить не разрешала. «Чистый воздух — залог здоровья» — так по-своему переиначивала она известную пословицу. Тоня была очень правильным человеком, и в жизни у нее все было правильно. В двадцать три года она многое успела: по любви вышла замуж за хорошего человека и имела трехлетнего сына, окончила медицинский институт и работала в престижной клинике. Ну как тут Ирине не завидовать Тоне? И она завидовала, хотя даже себе в этом не признавалась. У нее же в жизни не ладилось: отношения с мужем в последнее время были сложными, они ссорились чаще, чем целовались в первые месяцы после свадьбы. В ссорах чаще всего была повинна сама Ирина, ее раздражительность.

Ирина писала стихи, писала их с тех пор, как помнила себя. Но она росла в семье, где на стихи смотрели как на дурь, как на пустое времяпрепровождение. Однако в Литературный институт ее приняли.

Известный поэт, в семинаре которого Ирина занималась, говорил:

— В вас есть искра божия, но надо работать и работать. Пробиться вам будет нелегко, потому что вы ни на кого не похожи. Но я буду поддерживать вас.

И вскоре умер. С тех пор никто больше не хотел замечать ее индивидуальность. Правда, несколько стихотворений публиковались в разных молодежных сборниках и альманахах. Но, с точки зрения Ирины, это были не лучшие ее вещи. Стихи, которые она предлагала редакциям, ей неизменно возвращали, объясняя, что они не соответствуют духу времени и не несут заряда бодрости. И действительно, стихи ее были философичны, точками над «и» она не баловалась.

— Какая бодрость, — зло жаловалась она Антону, — это ж не реклама «Варенье и джем полезны всем» или «Деньги в сберкассе накопили, путевку на юг купили».

— Да брось ты все это, — пытался утешить ее муж. Ирина взрывалась, и все кончалось очередным скандалом.

В последнее время она стала склоняться к мысли, что старый поэт в ней ошибся, на самом деле она заурядная графоманка. И Антон прав — надо бросать. Мысль эта была страшная. Зря прошли годы, зря сочиняла она никому не нужные строфы, зря после института отказалась от штатной работы в редакции и зарабатывает гроши на пропитание случайными рецензиями.

В последнее время Ирина больше не говорила о себе: «Пишу… сочиняю…» — с какой-то уничижительностью она думала: «Кропаю стишки». Слова были мелкие, Ирина как бы казнила ими себя.

В тридцать два года ничего не имела Ирина. Даже ребенка. Вовремя не родила, а теперь поздно… Так ей казалось.

Докурив сигарету, Ирина бросила ее в стоявшую рядом со скамьей урну, достала из сумки зеркальце, посмотрела на себя, подумала и покрасила губы, надеясь, что это придаст ей вид понаряднее. Поднялась, одернула давно вышедшую из моды джинсовую куртку, которую за неимением других туалетов носила почти круглый год.